Золотистые лучи утреннего, еще не жаркого солнца, приятно пробежали по коже. Я несколько раз глубоко выдохнула, собираясь духом.

– Приветствую вас! – мой голос прозвучал тихо и, казалось, утонул в шуме двора.

Но гомон мгновенно стих, все прибывшие солдаты теперь смотрели на меня. Разумеется, они знали, как выглядит старшая царевна, ее внешность была слишком необычна для этих мест, но сейчас к ним шла совсем другая девушка. Не изнеженно-элегантная, облаченная в тонкие одежды красавица, как во дворце, а вполне земная, обычная. Сейчас мои светлые волосы были подняты наверх и обмотаны тканью, из-под которой выбивалось лишь несколько непослушных прядок. Косметики на лице не было, и светлые глаза почти терялись в окружении бесцветных ресниц. От дорогих одежд остались только тонкая белая туника и длинная темная юбка, задрапированные светло-серым не вышитым покрывалом. Наверное, в таком виде красивой меня мог счесть только влюбленный Асмаррах.

От группы прибывших отделился высокий загорелый мужчина лет тридцати, видимо, командир. Его лицо показалось мне смутно знакомым, скорее всего, я часто видела его во дворце. Широкие скулы, почти до половины заросшие бородой, темные карие глаза под густыми дугами бровей, вьющиеся волосы, собранные на широком лбу кожаным шнурком, бычья шея. Его доспех почти ничем не отличался от остальных, только по краю плаща шла темно-синяя кайма дорогой ткани и край туники украшали разноцветные кисти.

Приблизившись ко мне на три шага, мужчина опустился на правое колено. Прочие воины, как по команде, склонили головы.

– Сиятельная царевна, я рад видеть вас в добром здоровье! – низкий голос воина разнесся по двору. – Владыка повелел сопроводить вас во дворец, как можно скорее. Он был обеспокоен тем, что благородный Энмер-ани покинул вас.

– Хорошо, – обреченно согласилась я, – но прежде мне нужно поговорить с тобой, командир. Это не займет много времени, но и отлагательств не терпит.

Я старалась вести себя как можно более непринужденно и царственно. На самом деле, любой из этих мужчин был способен справиться со мной и силком увезти в Ассубу, но позволять им подобное я была не намерена. Приказав жестом воину следовать за собой, я скрылась в прохладном сумраке храма. Командир поднялся, отцепил от пояса короткий клинок, и последовал за мной.

Длинный узкий серый коридор привел нас к комнатке, где лечили больных. В помещении было прохладно и сумрачно, так как сейчас она освещалась только светом, проникавшим из внутреннего дворика. Асмат, услышав нас, приподнялся на своем низком плетеном ложе.

– Мальхат, ты ли это, брат мой? – удивленно спросил мой телохранитель, как только наши фигуры появилась в дверном проеме.

– Асмат-ина! Храни тебя Аннан и Всеблагая, ты жив! – пробасил пришедший со мной мужчина и кинулся к больному, забыв о моем присутствии. Они обнялись и только потом вспомнили обо мне. Осознав свою оплошность, командир прибывшего отряда смутился, быстро поднялся и застыл в той самой позе каменного истукана, в которой стражи стоят в дворцовом карауле.

Я едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. За последнее время я отвыкла от церемоний и жила как самая обычная счастливая девушка. Сердце снова защемило от осознания разлуки с любимым, но для печали не было времени.

– Оставим все лишнее. Асмат-ина, помогите мне рассказать уважаемому Мальхату-ина о том, что случилось с нашим отрядом, – попросила я, отходя к оконному проему, чтобы лучше видеть мужчин. – Нам же будет интересно узнать, что об этом известно в Ассубе и откуда.

Асмат кивнул и тяжело откинулся на ложе.

– Я рад, что именно ты привел отряд, брат, – начал он. – Другому я бы сейчас не доверился. Все мои люди погибли и виноваты в этом свои же! Среди нападавших я узнал некоторых.

Я смотрела на мужчин. Конечно, вот почему Мальхат показался мне таким знакомым. Они с Асхатом родственники! Только на лице моего телохранителя было гораздо меньше растительности, хотя мужчины здесь никогда не брились.

– Сейчас я еще слаб и не смогу ехать с вами, но благодаря заботам моей госпожи, – он посмотрел на меня, – я все еще жив. Если милость Рогатого не оставит меня, то не позднее чем через месяц я вернусь.

Мальхат поднялся от ложа, повернулся ко мне и склонил голову в поклоне.

– Не стоит отвлекаться, – попросила я его. – Расскажи мне о том, что происходит в Ассубе.

Оказалось, что почти четыре дня назад в столицу прискакал полуживой воин из моей охраны. Мужчина был ранен, но в руке крепко сжимал обрывок самирийского боевого пояса. Слов было не нужно, хотя сам воин не смог в утренней темноте опознать нападавших.

Мне это показалось очень странным. Никто из отряда Асмарраха не носил самирских доспехов. У них были клинки с чеканкой, у некоторых – колчаны с символикой, но не более. Но оружия никто не терял, и об утрате пояса тоже не говорили. Вероятнее всего, напавшие хотели выдать себя за самиритов, чтобы начать конфликт, и, кажется, это им это почти удалось.

Асмат, вероятно, думал так же. Он слушал родственника, закрыв глаза, две глубокие морщины прорезали широкий лоб. Когда тот дошел до самирской роли в нападении на нас, даже застонал, словно от боли.

– Нет, Мальхат, на нас напали свои же, поверь! – мой телохранитель открыл глаза. – Я сам видел. Одежды на них были как у горцев, знаешь, короткие такие из кожаных полос и плащи. Думаю, им все равно было кого подставлять.

***

Дорогу до Ассубы я помнила плохо. Повозок у отряда не нашлось, и мне пришлось ехать верхом, вернее, боком. Ни седла, ни стремян у местных лошадей не было. Воины держались по-индейски, только ногами. О таком способе передвижения царевны и речи быть не могло. А потому мы медленно тащились по грунтовой пыльной дороге. Командир Мальхат – пешком, ведя коня, остальные верхом, окружив нас с боков.

На равнине, несмотря на самый конец эмиша, солнце было обжигающим. Мне пришлось снова с головой замотаться в покрывало, а на плечи накинуть тяжеленный воинский плащ, сшитый из двух слоев жестких шкур: воловьей и козьей, мехом внутрь. Возможно, эта одежда прилично защищала от стрел и камней, но ее аромат был способен привлечь сотню голодных вурдалаков и совершенно не радовал мой царский носик. Но я терпела. В последнее время все, что мне оставалось, – это терпеть: тяготы поездки, походную кухню,