Мысль о том, что я скоро увижу ее и Екатерину, понемногу начинает захватывать и радовать меня все больше и больше. Подумать только, я провела тринадцать лет в изгнании и никогда не думала, что смогу вернуться домой. Не думала, что снова буду спать под английскими крышами и над моей головой будет развеваться знамя Тюдоров. Были времена, когда я и не хотела видеть кого-либо из них.

Но даже сейчас, радуясь возвращению, я ни на мгновение не забываю, что причиной моих несчастий стало нарушение Генрихом мирного договора с Шотландией и то, что Екатерина приказала Говарду вести безжалостный бой и пленных не брать. Это все она, кровожадная и бессердечная, как ее мать, мечом прорубившая себе дорогу к трону Испании. И что бы она ни писала мне сейчас в теплых письмах, какие бы жаркие объятия при встрече ни дарила, я не забываю о том, что обнаженное тело моего мужа было отвезено моему брату как военный трофей. Женщину, способную на подобные дела и мысли, я никогда не смогу называть сестрой. А ведь я так и не знаю, где захоронено тело бедного Якова, как не знаю, где сейчас его залитая кровью куртка. Может быть, на дне какого-нибудь сундука?

Между мной и Екатериной пролегла глубокая пропасть. Она была щедра и добра ко мне, с тех пор как я оказалась в этих унизительных обстоятельствах, и ее нечистая совесть оказалась мне полезной, но именно эта женщина была причиной моего падения, и этого я ей не забуду и не прощу.

В день отъезда из Йорка в дверь моей комнаты раздается осторожный стук, затем она распахивается без моего разрешения. Я поднимаю глаза, чтобы увидеть, кто смеет входить в личные покои вдовствующей королевы без объявления, и вижу перед собой сжимающего шляпу в руках, улыбающегося и умопомрачительно красивого мужчину, моего мужа, Арчибальда.

Я вскакиваю на ноги, теперь я могу стоять, не боясь боли, и протягиваю к нему руки. В то же мгновение он оказывается на коленях у моих ног.

– Идите, – шепчу я фрейлинам, и они выпархивают из комнаты, закрывая за собой дверь. Тогда Арчибальд поднимается и заключает меня в жаркие объятия. Он целует мои глаза, губы, шею, я ощущаю жар его рук даже сквозь тугой корсет. Он склоняется и целует мою грудь, и я чувствую, как он раздевает меня.

– Идем, – только и могу я сказать, поворачиваюсь и веду его за собой в спальню. Я позволяю ему раздеть себя, словно я – простая крестьянка на сеновале. Он задирает юбки и входит в меня с той же страстью, которой мы пылали друг к другу в самом начале нашего романа, когда мы поженились и мечтали вместе править Шотландией. Это было блаженством.

Мы лежим рядом, в ворохе одежды и постельного белья. Солнце светит над нашими головами, и издалека доносится звон колоколов, призывающий прихожан на вечернюю молитву.

– Любовь моя, – сонно бормочу я.

– Моя королева, – отвечает он.

Я беру в ладони его улыбающееся загорелое лицо и целую его в губы.

– Ты пришел ко мне, – говорю я. – А я думала, что потеряла тебя навеки.

– Я не мог вас так отпустить. Вот так, без того, чтобы вы знали наверняка, что моя любовь пребудет с вами навеки, как и я. И эта любовь не иссякла.

– Я так рада, – тихо говорю я. Положив голову ему на плечо, я чувствую сквозь ткань его рубашки ровное биение его сердца.

– С вами хорошо обращаются? – воркует он. – Я вижу на вас прекрасное платье, и вы окружены фрейлинами и слугами.

– Обо мне заботятся, как должно заботиться об урожденной принцессе рода Тюдоров и королеве Шотландии. И Дакр – мой самый преданный слуга.

– Как и должно быть, – с раздражением говорит Ард. – А он передал вам деньги от вашего брата?

– Да, я снова богата. И все заверяют меня в том, что я непременно получу все свои драгоценности и имущество от Олбани. Не беспокойся за меня, милый, у меня всего в достатке.

– Слава богу. А когда вы собираетесь вернуться в Шотландию?

– Никто не знает. Сначала придется решить все вопросы с Олбани. Но Генрих говорит, что ни с кем не будет вести переговоров, пока не выслушает меня. И мы с Дакром составили целую книгу моих претензий к Олбани. Ему придется за все ответить, как и тем лордам, что поддерживали его. Мы с тобой будем отмщены.

Раздается стук в дверь, и слышится голос:

– Ваше величество, вы будете ужинать в зале?

С ленивой улыбкой я поворачиваюсь к Арду:

– Теперь все будут знать, что мы были в постели.

– Мы же муж и жена, – отвечает он. – Пусть они об этом узнают. Я даже могу сказать им, что буду спать в вашей постели сегодня ночью, если они пожелают знать.

– И каждую ночь всю дорогу до Лондона, – смеюсь я.

По его лицу пробегает тень.

– Не говорите об этом, любовь моя.

– Почему? – Теперь я снова встревожена. Позвав фрейлин, я велю им вскорости зайти и помочь мне одеться.

– Я не могу поехать с вами в Лондон. В Шотландии для меня ничего не изменилось, хотя вы теперь снова богаты и хорошо охраняемы. Только вот я все еще изгой и все еще скрываюсь в горах, спасая свою жизнь.

– Но ты можешь остаться со мной сейчас, и тогда ты тоже будешь богат и хорошо охраняем.

– Не могу, – почти нежно говорит он. – Я все еще нужен моим людям. Я должен вести их и защищать от ваших врагов.

– Так ты пришел попрощаться?

– Не смог удержаться, – шепчет он. – Простите меня. Мне не стоило этого делать?

– Нет, нет. Я рада даже короткой встрече, это лучше, чем ничего. Но Ард, ты уверен, что не можешь ехать со мной?

– Мой замок, земли и мои слуги, все это подвергнется опасности, если я не вернусь. Вы простите меня?

– Да, о да! Я прощу тебе все, что угодно. Мне только невыносима мысль о том, что ты меня покидаешь.

Он встает с кровати и натягивает старые, потертые до мягкости и изношенные долгими месяцами в седле кожаные штаны для верховой езды.

– Но ты же не сейчас уедешь?

– Я бы хотел остаться на ужин, если вы позволите. За последние несколько недель мне не часто удавалось хорошо поужинать. А еще я бы хотел спать сегодня в вашей постели. У меня не было мягких подушек и нежных объятий. А потом, на рассвете, я уеду. Это мой долг.

– На рассвете? – спрашиваю я и чувствую, как дрожат мои губы.

Я люблю в нем эту его гордость и достоинство. На рассвете я встаю вместе с ним и наблюдаю, как он снова натягивает потертые кожаные штаны.

– Вот, возьми хотя бы эти рубашки, – говорю я и даю ему дюжину льняных рубашек с красивой вышивкой и отделкой кружевами.

– Откуда они у вас? – спрашивает он, набрасывая одну из них на стройную спину.

– Велела лорду Дакру их принести, – приходится мне признать. – Ему совершенно не хотелось делиться, но он закажет себе еще, а у тебя должно быть все самое лучшее.