«С огромным удовольствием имею честь известить Вашу Светлость, что императрица, которая испытала лишь легкое недомогание и не затворилась после операции в своих апартаментах, вчера дождалась очень благоприятных высыпаний оспы, очень немногочисленных и такого качества, которое полностью удовлетворило доктора Димсдейла. Это я услышал от мистера Панина, которому Ее величество собственноручно писала каждый день (кроме одного, когда у нее болела голова). В то же время он предупредил меня, что его сообщение — очень большой секрет, о котором никто не должен знать, пока не сделают прививку великому князю. Я заверил его, что новость принесет королю величайшее удовлетворение, так как Его величество ожидал от поездки доктора Димсдейла за границу положительного результата и, насколько я знаю, с нетерпением ждет известия, что все уже счастливо завершилось»{442}.

Несколькими днями позже граф Солмс сообщил более точные подробности — которые, по его словам, получил от Панина — Фридриху Великому:

«Высыпание имело место, не вызвав сильной лихорадки. Ее величество лихорадило два дня, в течение которых ей пришлось оставаться в постели. Появилось несколько прыщиков на лице и сотня по остальному телу, в основном на обеих руках. Они уже начинают засыхать, поэтому, насколько можно предсказать, больше нет причины для страха»{443}.

Екатерина была довольна и собой, и доктором Димсдейлом, как видно из веселого письма мадам Бьельке (из которого ясно также, что доктор Димсдейл стал объектом сплетен по всей Европе):

«Мадам! Что бы ни говорили вам плохого о монсеньоре Димсдейле, он не шарлатан и не знахарь. Он привил меня двенадцатого октября, и менее чем через три недели, слава Богу, я поправилась и освободилась ото всех страхов по поводу этой ужасной болезни. Некоторые последовали моему примеру, и среди других гофмейстер артиллерии Орлов и гофмаршал Разумовский. Весь Петербург хочет быть привитым, и все, кто это сделал, в полном порядке. Мой доктор — осторожный, мудрый, бескорыстный и необычайно честный человек. Его родители были квакерами, он вначале тоже — но оставил их, сохранив только их кристальную мораль. Я буду вечно благодарна этому человеку. Хулить это собрание совершенств могут только сплетники, движимые недобрым досужим любопытством»{444}.

Екатерина рассказала Вольтеру, что на следующий день после прививки отважный Орлов отправился в буран на охоту{445}.

Следующим был привит четырнадцатилетний великий князь. Несмотря на рецидивные детские болезни — Екатерина относила их к воспитанию его в раннем детстве «весьма странными старыми дамами»{446}, которым вверила его императрица Елизавета, — доктор Димсдейл признал его «прекрасно развитым физически, крепким и здоровым, сильным и без какой-либо врожденной болезни»{447}. Павлу сделали прививку 2 ноября; обошлось без осложнений. В тот же день был пропет благодарственный молебен в честь выздоровления Екатерины. Ее ответ на поздравление Сената показывает, что она придавала огромное значение своей прививке — которая несла в себе личный риск.

«Моей целью было подать личный пример, чтобы спасти от смерти бессчетное число моих верноподданных, которые, не зная достижений этого метода и боясь его, оставались в опасности. Этим я исполнила часть долга согласно своему призванию, потому что, по Евангелию, хороший пастух отдаст жизнь за своих овец»{448}.

Уильям Ричардсон в деталях описал службу, проведенную 22 ноября в часовне Зимнего дворца в честь выздоровления Екатерины и Павла. Его описание сделано в основном с точки зрения несколько растерянного западного наблюдателя, и ему явно не понравились иконы. Тем не менее он дает, хоть и без понимания, очень точное описание православной литургии, достойное воспроизведения:

«По бокам часовни, очень величественной и просторной комнаты в Зимнем дворце, стоит ряд позолоченных ионических колонн. Стены покрыты яркими, плохо выполненными изображениями русских святых. На потолке над алтарем (или скорее над местом, соответствующим алтарю в английских церквях) представлен Господь в виде старика в белом облачении. Внутри ограды, протянувшейся через комнату, заслоненная колонной, расположенной рядом с алтарем, на южной стороне стояла императрица с сыном, а по обе стороны от алтаря располагался хор певчих. Остальные — верующие, то есть все принимающие участие в церемонии, за исключением священников, — стоят вне ограды.

Церемония началась торжественной музыкой; затем были произнесены молитвы и восклицания, которые составили первую часть службы. Через какое-то время складные двери рядом с алтарем распахнулись изнутри и открыли великолепный вид на интерьер самой святой части часовни. Напротив нас находилось большое изображение снятия с креста; с каждой стороны располагался ряд позолоченных ионических колонн; в середине стол, покрытый золотой скатертью, а на столе — распятие, канделябр с горящими тонкими свечами и потиры со святой водой. Несколько почтенных священников с седыми волосами, струящимися бородами, митрами и в дорогих ризах стояли в торжественном порядке по сторонам роскошного святилища…

Оттуда «медленным, торжественным шагом» выдвинулся священник, неся зажженную свечку; за ним тем же манером последовал другой, бормоча молитвы и неся кадило, курящееся ладаном. Подойдя к Ее величеству, он три раза взмахнул перед нею кадилом; она все время кланялась и очень изящно крестила грудь. За ним подошел еще один священник, который нес Евангелие; он зачитал какой-то отрывок и протянул Евангелие Екатерине, которая поцеловала книгу.

Затем священники ушли, складные двери закрылись; хор пропел хорал, и ему ответили музыкальные голоса изнутри. Музыка была глубоко тональной и величественной. Складные двери снова открылись: церемония со свечками и кадилами повторилась. Затем появились два священника, принесшие под золотой тканью хлеб и вино для причастия. Исполнив свое дело, они