«С вашим ребёнком всё в порядке?»

А женщина с веснушками на переносице добавила:

«Я слышала, что твоего ребёнка напугал шаман?»

«О чём вы?..»

Увидев удивление на лице Ынчжу, Веснушка удивилась ещё больше:

«Похоже, ты ничего не знаешь. Как же так? Ты же мама. Вся деревня об этом говорит».

«Вы говорите про того шамана, который приезжал на похороны девочки?»

Голос Веснушки стал раза в два громче:

«Боже мой! Ты правда не знаешь? Я слышала, что в тот день твой муж хотел задушить этого шамана. Слава богу, его остановил один молодой человек, поэтому беды не случилось. Муж тебе разве не рассказывал?»

«Я совсем не понимаю, о чём…»

«Честно говоря, мы сами тоже не видели, – сказала Прямоволосая. И подробно рассказала обо всём, что случилось в субботу на причале. – Квак, когда осматривал территорию, увидел, что ваш сосед, взяв мальчика на закорки, бегом несётся домой… Вы в тот день не были дома?»

Ынчжу почувствовала, что её бросило в жар. В день похорон Сынхван подошёл к ней и сказал, чтобы она сходила домой, а утром в воскресенье Квак неожиданно спросил, всё ли в порядке с сыном. Ынчжу вспомнила про картину, которую принёс О Ёнчжэ. Наверно, он приходил, чтобы посмотреть, как себя чувствует Совон, так как сам всё это и устроил. Совон сказал тогда, что эту картину нарисовала умершая девочка. Поэтому Ынчжу и выбросила её в мусорный ящик. Такую неприятную вещь она не могла повесить в комнате Совона. Из-за этого Совон рассердился и до сих пор с ней не разговаривал. Когда Ынчжу пыталась с ним заговорить, он безразлично смотрел на неё и ничего не отвечал. При этом глаза Совона очень напоминали глаза его отца. Глаза у них обоих всегда вызывали в Ынчжу чувство одиночества.

Ынчжу почувствовала, что возвращается гнев, который она еле-еле погасила в себе. Как получилось, что она одна не знает о том, что знает вся деревня? Почему Хёнсу, Сынхван и Совон молчали и ничего не рассказывали ей? Разве можно было выставлять её такой глупой и безответственной? Может быть, следует потребовать от мужа объяснений? Нет. Надо сначала позвонить О Ёнчжэ и спросить, с какой целью он подарил картину своей умершей дочери. Когда Ынчжу собиралась уходить, её остановила Веснушка: «Там, в книжном шкафу, стоит моющее средство. Тряпка у тебя есть, поэтому вымой, пожалуйста, окно. Мужчины всегда моют только самые заметные места, поэтому окно не очень чистое».

Ынчжу посмотрела на неё и вспомнила, что Квак всегда обращался к этой женщине с особенным уважением. Не знаю, чья ты жена. Может быть, жена управляющего дамбой? Но почему ты мне тыкаешь?

Ынчжу, поджав губы, достала моющее средство. А женщины тем временем уселись за стол. Всё происходило, как ей и рассказывали. Вроде интеллигентные женщины, а болтали они обо всём на свете, перемывали другим кости и сплетничали. Прежде всего их интересовала история семьи девочки Серён. Они говорили, что Ёнчжэ хранит прах Серён не в урне на кладбище, а дома в холодильнике. Они говорили также, что полиция подозревает О Ёнчжэ в убийстве собственной дочери.

«Я же вам говорила: отец рано или поздно её убьет. Его жена правильно поступила. Если бы она не сбежала, то наверняка тоже погибла бы вместе с дочерью. Кто знает?» – говорила Прямоволосая, а Веснушка, хотя и поддакивала, но не преминула предостеречь: «Ты поаккуратней выражайся. И у стен есть уши». – И показала глазами на Ынчжу. Ынчжу повернулась в их сторону и посмотрела прямо на Веснушку, скрестив руки на груди. Это кого она назвала сейчас стеной?

«Что ты там делаешь? Если закончила мыть, тогда ступай», – сказала Веснушка.

Ынчжу вышла из библиотеки. От гнева её ноги дрожали, а в голове кипело. Она чувствовала себя оскорблённой, осознавая, что к ней так относятся из-за того, что она охранник. Ынчжу была этим шокирована, хотя и понимала, что обращение к ней как к охраннику вполне естественно. Нет, всё это из-за Хёнсу. Она никогда не мечтала о жизни жён других бейсболистов, которые ходили на модные показы, но муж как минимум должен был сделать всё, чтобы её так не оскорбляли. В своё время Хёнсу был против её работы охранником, но это его не извиняет. Если бы он был настоящим главой семьи, она бы не устроилась на это место, даже если бы он настаивал.

Ынчжу сварила две упаковки рамёна и съела всё одна. После этого гнев утих, но опять вернулось беспокойство. Она позвонила мужу.

«Да, слушаю», – ответил он. Голос его был тихим.

«Я хочу спросить тебя об одной вещи, – сказала она. – В тот день, когда я попросила тебя приехать сюда посмотреть квартиру, ты приезжал или нет?»

Хёнсу долго молчал. В эти мгновения адское пламя сжигало Ынчжу.

«Не приезжал», – наконец ответил муж.

Ынчжу успокоилась. Она решила не узнавать, почему так и что случилось в тот день; она решила поверить ему на слово и больше об этом не думать.

«Тогда всё нормально».

Она положила трубку и вышла из дома. Всё время у неё перед глазами возникали имена. Кан Ынчжу. Чхве Совон. Чхве Хёнсу. Имена, которые она написала в прихожей своей квартиры в городе Ильсан.

Она убралась возле контейнеров для мусора. Тщательно помыла бак для компоста. Затем подмела дорогу перед домом, вымыла лестницы. Закончив уборку, она с тряпкой пошла в библиотеку. Стараясь убежать от собственных мыслей, она убирала её уже третий раз за день.

После обеда в четверг прибыла команда технических сотрудников из головного офиса. Хёнсу, сопровождая их, попал на остров с сосной, запретное для всех место. По площади и по форме остров был похож на площадку для питчера. Земля была покрыта травой, сосны-близнецы – стоявшее в центре было раза в три толще, чем Хёнсу. Столб, на котором закрепили камеры наблюдения, находился рядом с сосной. Всего установили две камеры с инфракрасным излучением, каждая охватывала участок с углом обзора в сто восемьдесят градусов. Хёнсу, стоя под соснами, позвонил на охранный пост у главных ворот: «Видите меня?»

Из телефона раздался весёлый голос: «Видно даже волоски у вас в носу».

Заменили и камеру наблюдения на причале. А на вершине водонапорной башни установили огромный прожектор. Хёнсу в подавленном состоянии смотрел на эти технические новшества. Теперь они могут показать его сны всему миру. Хёнсу не знал, как пережить предстоящую ночь. Он мог рассчитывать только на везение. Либо он всю ночь будет бодрствовать, либо всё вокруг окутает туман, который окажется сильнее прожектора и инфракрасного луча.

Когда инженеры уехали, Хёнсу выпил две таблетки от страшно мучившей его головной боли. Глаза покраснели, уши заложило. Появилась боль в мышцах, сопровождаемая жаром. Хёнсу подумал, что сильно простудился. И было немудрено: не одну ночь он бродил под дождём, как бешеный пёс. И даже если у него что-то похуже, чем простуда, он в этом сам и виноват.

С семи часов вечера земля погрузилась в сумерки и туман. Хёнсу, который до сих пор сидел на охранном посту у главных ворот, поднялся. Уходя, он сказал ночному дежурному Паку: