Именно для ублажения простых крестьян, горожан и прочих вольных и были тщательно подобраны эти небольшие, но такие приятные мелочи досуга. И лоточники, и торговцы с повозок и передвижных прилавков были заранее оповещены о том, что обыкновенный в такие дни побор снижен вдвое, места для заезжих искусников и музыкантов были заранее выпрошены у местных гильдий с гарантией мира и спокойствия во все время турнирных дней. Городские власти, снабженные заверением в том, что все выгоды отходят в пражскую казну, расстарались на несколько разновидностей состязаний для беститульных вояк и просто обывателей, включая игры, набирающие все большую популярность в такие праздники, – нечто вроде «заплати два гроша, попади ножом в мишень с семи шагов и выиграй два талера». И, разумеется, самые большие усилия были положены на то, чтобы упорядочить непременное желание торговцев пивом перегрызть друг другу глотки за наиболее выгодные места…

Самой же Адельхайде предстоящее празднество тоже доставляло вполне определенные проблемы: остаток вчерашнего дня был потрачен на то, чтобы решить, как поступить в связи с начавшимся столь внезапно расследованием. Правила благопристойности требовали от нее присутствия на турнире, коли уж волею судеб она оказалась в Карлштейне, чей владелец и организатор всего этого бесчинства почтит своим вниманием созванных им господ рыцарей. Требовало ли текущее дело остаться в замке, где и как отзовется присоветованная ею провокация, было неведомо.

С одной стороны, именно в пределах замка и могло случиться что-то, что натолкнуло бы на нужную мысль или выдало бы нужного человека, – но только в том случае, если оный человек также не отправится на турнир, если «они» пожелают повторить попытку или совершить еще что-то подобное, дабы убедиться в верности оглашенной информации касательно похищенной карты. С другой же стороны, если Рудольф прав и среди его приближенных в самом деле имеется двурушник, то события могут развернуться именно там, подле Праги, где упомянутые приближенные и будут присутствовать. Однако же – далеко не в полном составе: в Карлштейне остается дрессировщик королевских стражей фон Витте, и на поверку из всех подозреваемых подле Императора будут находиться лишь Рупрехт фон Люфтенхаймер и временно освобожденный от обязанностей в честь празднества обер-камергер фон Таубенхайм.

Но, вопреки всем выкладкам и рассуждениям, ни с кем из них напрямую дело могло быть и вовсе не связано. Способов узнать об организации безопасности сокровищницы оставалось множество – от ненамеренной выдачи сведений кем-то из этой шестерки до банальной случайности, каковых в истории человечества бывало множество. Включая, коли уж подтвердился факт участия личностей со способностями, и методы не вполне заурядные.

Решение все же ехать на турнир было принято уже почти ночью, и принято под давлением обстоятельств и единственного аргумента: там будет Император. Поскольку лишь он один, причем спустя две недели, и упомянул о том, что покушение на сокровищницу прошло успешно, неведомые противники вполне могут теперь следить именно за ним и его действиями, надеясь разобраться в происходящем.

Бессонница, одолевшая Адельхайду в эту ночь, не прошла бесследно, и утром Лотта, колдуя над ее лицом с видом недовольным и порицающим, то тяжело вздыхала, то раздраженно морщилась. На вопросительный взгляд помощница ответила взором еще более строгим, пояснив многозначительно:

– Не пора ли на покой?

– Боже, ты снова за свое, – вздохнула она, глядя в зеркало на издевательски явные круги под глазами, и Лотта настойчиво выговорила:

– В тридцать четыре года нормальные женщины…

– Значит, я ненормальная, – оборвала Адельхайда, – и ты, к слову, тоже, если уж до сей поры толчешься возле меня.

– Потому что ты без меня пропадешь, – убежденно ответила помощница, отступивши, и, окинув ее лицо придирчивым взглядом иконописца, поджала губы. – Ужас.

– Спасибо, – покривилась Адельхайда, повалив зеркало отражением вниз. – Очень приятно иметь такую поддержку.

– Кстати, сколько еще принц будет пребывать у Хауэра? – поинтересовалась Лотта, снова поставив зеркало в прежнее положение; Адельхайда нахмурилась:

– Это совсем не «кстати». Что у тебя на уме?

– Император выпросил у Сфорцы майстера Гессе, стало быть, и он там… Я вдруг подумала: после знакомства с наследником – интересно, пригласят ли его в Карлштейн? Ты здесь, как я понимаю, задерживаешься…

– И что?

– Мне казалось, тебе есть о чем с ним поговорить…

– Не о чем, – отрезала Адельхайда коротко, и напарница, помедлив, дернула ее за ухо, повернув лицом к свету:

– Ну и дура. Сядь ровно.

Так, пытаясь сгладить последствия мучительных раздумий и бессонной ночи, она пробыла в качестве малевального холста не меньше четверти часа; старания Лотты, однако, вряд ли были кем-то оценены – обитатели улья, на который Карлштейн стал еще больше похож наступившим утром, не видели друг друга и не замечали никого. Лишь Рупрехт фон Люфтенхаймер, как всегда учтивый с давней приятельницей отца, уже за воротами, когда немалая процессия готова была отправиться в путь, подъехал к ее повозке, дабы осведомиться, не требуется ли чего госпоже фон Рихтхофен.

Суета и шум не утихали до конца еще долго, пока вытягивалась и выстраивалась движущаяся по дороге вереница повозок, лошадей, мулов и осликов. Рудольф сидел в седле впереди, окруженный охраной, где-то чуть поодаль виднелась повозка, в которой устроилась Элишка; соскучившиеся в замке далматины, отпущенные на волю, уже через полчаса этого неспешного путешествия начали гоняться взад и вперед, проскальзывая под днищами повозок, уносясь в сторону и возвращаясь, чтобы снова сорваться в бег. Лотта попыталась снова завести разговор о безрадостном будущем одинокой старой девы, которая на самом деле не такая уж и одинокая и которой, вообще-то, есть для чего и для кого жить, однако разговор сей был снова и уже окочательно прерван.

Два беспечных, как всегда, приятеля наследника затеяли было скачки наперегонки, тем взбаламутили собак еще больше, однако спустя четверть часа бессмысленное мельтешение прискучило и тем и другим, и спустя еще час вокруг повисла тишина, нарушаемая лишь редкими разговорами, храпом животных и скрипом телег и повозок. Обыкновенно раздражающий звук сегодня казался неприхотливой монотонной музыкой, и, когда она внезапно стихла, Адельхайда, открыв глаза, поняла, что проспала все те шесть с лишним часов, что заняла дорога до Праги.

Старый императорский замок, в котором водворился Рудольф с самыми приближенными, все еще пребывал местами в состоянии вечного ремонта (который будет длиться, наверное, столько же, сколько и бесконечное возведение собора святого Витта чуть в стороне от него), прочие же разместились в Градчанах, несколько обезлюдевших с года смерти Карла. Рудольф, в отличие от отца, в пражском замке бывал редко, и прежней нужды в большой обслуге городского имения уже не было, и теперь основным населением пражской окраины были каменщики, мастера, художники и прочие представители ремесел, наиболее потребных в замке и соборе на данный момент. Учитывая факт, что ремонт тянулся уж не первый год, а пришлые мастера были живыми людьми с вполне понятными потребностями, какая-то часть обитателей Градчан наверняка так этой частью и останется, приумножив городское население…