Даны продолжали горланить. Мы, по их словам, были женщинами, мальчишками, дерьмом. Мы были трусами, покойниками. Они неподвижно стояли всего шагах в двадцати – набирались храбрости для последнего рывка вверх по склону, для убийства. Двое воинов помоложе вышли вперед и стали вызывать наших, но Кнут рявкнул на юнцов, и те нырнули обратно в строй. Ярл не желал отвлекаться. Ему не терпелось перебить нас всех. Позади глубокого строя располагались конные: если мы сломаемся и побежим на запад, в единственную сторону, где нет данов, эти всадники станут рубить нас. Кнуту не просто хотелось победить нас, но уничтожить целиком, чтобы его поэты слагали песни про битву, в которой не выжил ни один враг, где земля пропиталась кровью саксов. Его люди выкрикивали оскорбления, а мы наблюдали за их лицами, их клинками, их сомкнутыми щитами. И видели, как взметнулись копья. Копья и топоры вылетели из задних рядов строя, и мы пригнулись, ловя метательное оружие на щиты. Копье гулко ударило в мой, но не засело. В ответ полетели наши копья. Едва ли стоит надеяться, что они могут пробить «стену», но человек со щитом, отягощенным застрявшим тяжелым копьем или секирой, оказывается в невыгодном положении. Еще одно острие ударило в мой щит, а потом Кнут взревел:

– Вперед!

– С нами Бог! – провозгласил отец Иуда.

– Держись! – гаркнул Финан.

И они пришли: гул боевых кличей, лица, искаженные ненавистью, воздетые щиты, оружие на изготовку. Наверное, мы тоже кричали, и наши лица тоже затуманила ярость, и уж точно наши щиты были выставлены и оружие поднято. Даны ударили, и я упал на колено, когда щит Кнута врезался в мой. Ярл метил в нижнюю его половину, с расчетом заставить верхнюю часть отклониться вперед и дать секирщикам шанс зацепить щит и опустить еще ниже. Но я ожидал этого, и щиты сошлись один с другим плотно. Я был тяжелее Кнута, поэтому отбросил его, а когда пара секир опустилась, над моей головой оказался щит Пирлига, а я бился.

И продвигался дальше. Вперед и вверх. Топоры громыхнули по щиту Пирлига, и щит сильно ударил меня по шлему, но я почти не ощутил удара, потому что перемещался быстро, с яростным рыком. Теперь мой щит был ниже щита Кнута, и уже я давил вверх. Секирщики старались высвободить оружие из щита Пирлига, а Финан с Утредом кричали, атакуя эту пару, но все, что я видел перед собой, – это внутреннюю поверхность своего щита. И я давил, давил наверх. Ледяная Злость была слишком длинной, чтобы пригодиться в подобном тесном столкновении, зато Осиное Жало короткое, прочное и острое. Отведя руку со щитом влево, я заметил открывшийся за ним проблеск серебристой кольчуги и нанес удар.

Я вложил в него всю свою силу. Годы упражнений с мечом, тренировки, опыт – все соединилось в том выпаде. Мой щит отвел щит Кнута, ярл открылся, Ледяная Злость сцепилась с древком топора. Стиснув зубы, я мертвой хваткой сжал рукоять Осиного Жала.

И оно ужалило.

От удара заныла рука. Короткое лезвие Осиного Жала с силой достало Кнута, я ощутил, как он подался назад под этим диким напором, а я все давил в расчете выпустить ему кишки из брюха. Но тут человек слева от Кнута резко опустил щит, и обод обрушился мне на предплечье с мощью, заставившей меня рухнуть на колени, а Осиное Жало отбросило назад. Секира взметнулась, но не упала, потому как сила покинула руку воина. Стоящий за мной сакс пронзил его грудь копьем, я же взмахнул Осиным Жалом снова. На этот раз, чтобы свалить секирщика, кровь которого уже сочилась сквозь звенья кольчуги. Дан упал. Утред полоснул по лицу умирающего, я же снова укрылся за щитом и выглянул поверх него, ища глазами Кнута.

И не нашел. Ярл исчез. Убил ли я его? Тот удар мог свалить быка, но я не ощутил, как клинок протыкает кольчугу и проходит сквозь кожу и мышцы. Я ударил с чудовищной силой, как посланный Одином гром, и знал, что ранил, если не прикончил дана, но нигде не видел Кнута. Видел лишь человека с рыжей бородой и серебряным обручем на шее, который заполнил место, где только что стоял Кнут. Рыжебородый взревел, его щит врезался в мой, и мы стали давить друг на друга. Я пытался достать его Осиным Жалом, но не нашел бреши. Пирлиг призывал Бога, но щит держал высоко. Копье царапнуло мою левую лодыжку – значит дан во второй шеренге присел. Я с силой толкнул щит вперед, рыжебородый отшатнулся, споткнулся о согнувшегося заднего и упал. Финан ворвался в возникший прогал с проворством пьяной от меда куницы. Его меч напился крови: острие вонзилось в шею копейщика, неглубоко, но кровь хлынула потоком, бурным и ярким. Ирландец провернул клинок, я же нацелил Осиное Жало на противника справа. От сильного удара предплечье ныло в том месте, где на него обрушился обод щита, но Осиное Жало нашло добычу и насытилось вдоволь. Я воткнул его врагу между ребер, а мой сын нанес удар снизу вверх, погрузив меч в живот врагу. Утред дернул меч еще выше, и дан подскочил.

Полилась кровь, а потроха, эти блестящие кольца, воняющие дерьмом, посыпались из распоротого брюха умирающего в грязь. Воины кричали, щиты разбивались в щепы, а бой длился всего несколько мгновений. Я понятия не имел, что происходит на том невысоком, затянутом дымом холме. Не знал, кто из моих людей погиб и не проломили ли враги нашу стену, потому как, когда «стены щитов» сходятся, ты видишь пространство только перед собой и непосредственно справа и слева.

Следующий удар пришелся по мне, но не причинил вреда, и я даже не заметил, кто нанес его, просто отступил назад, приподнял щит и сомкнул со щитами Финана слева и Утреда справа. Я знал только, что наш участок «стены» держится, мы выбили Кнута и данам теперь мешают их же убитые товарищи, образовывающие перед нами невысокий вал. Это затрудняло задачу им, а нам помогало их убивать, но они все прибывали.

Валлийцы перестали петь, и я понял, что они тоже сражаются. До меня смутно долетали звуки битвы, разгоревшейся позади нас: грохот сталкивающихся щитов, звон клинков, но оглянуться я не смел, потому как секирщик размахивал своим топором, норовя опустить его мне на голову. Я шагнул назад, вскинул щит, принимая на него удар, а Утред перешагнул через лежащего передо мной убитого и поразил секирщика под подбородок. Один укол, быстрый, направленный вверх – лезвие прошло через рот, язык, за носом. Потом сын отступил, уклоняясь от выпада меченосца-дана, а парень с секирой затрясся как осиновый лист, выронил топор из ослабевшей вдруг руки, а кровь хлынула изо рта и побежала ручейками по бороде, увешанной тусклыми железными кольцами.

Ужасный вопль раздался слева от меня, и внезапно, перекрывая запах крови, эля и дерьма, вокруг распространился смрад горящей плоти. Одного из воинов толкнули в пылающую хижину.

– Мы их держим! – крикнул я. – Держим! Пусть ублюдки попробуют нас взять! – Мне не хотелось, чтобы мои люди ломали строй, преследуя раненых. – С места не сходить!

Мы перебили первую шеренгу данов и изрядно пощипали вторую, и теперь передо мной они подались шага на два или на три назад. Чтобы добраться до нас им приходилось перебираться через груду своих убитых и умирающих, поэтому враги колебались.

– Идите сюда! – издевался я. – Идите и умрите!

Но где же Кнут? Мне не удавалось его увидеть. Я ранил ярла? Его унесли умирать вниз по склону, где большие барабаны по-прежнему отбивают боевой ритм?