Но изменилась я. И я сама шагнула ему навстречу, вглядываясь в это лицо… Вот он, стоит передо мной – человек, которого я так боялась, снившийся мне в самых страшных снах. Но я больше не чувствовала в себе того липкого ужаса, который охватывал меня тогда, пять лет назад.

Я чувствовала… любопытство. И, подойдя почти вплотную к своему вечернему гостю, застыла, разглядывая его.

– Ты изменилась, – тихо сказал Рашидов, слегка наклонив голову.

Я улыбнулась. Да, теперь я понимала, как этим голосом можно соблазнять женщин… Всех, кроме меня.

– Ты стала совсем взрослой. Тогда, пять лет назад, передо мной была сопливая девчонка, трясущаяся от страха. А теперь… ты больше не боишься?

Я посмотрела в его тёмные, почти чёрные, глаза. Было ли в них что-то, чего я могла бы испугаться?.. Сила, властность, холод… а ещё – одиночество и боль.

Словно в зеркало заглянула…

– Нет. Не боюсь. Зачем вы пришли?

В полумраке нашего кабинета я вдруг заметила промелькнувшее в глазах Рашидова… смущение? Нет, наверное, показалось.

– Поговорить. Может, присядем?

Я покачала головой.

– Мне некогда, извините. Я хотела доделать работу и пойти домой. Прошу, не отнимайте у меня драгоценное время, говорите, зачем вы пришли.

– Тебе не кажется, что ты зарываешься? – усмехнулся Рашидов. Пять лет назад от этой усмешки я бы захотела спрятаться под стол, а вот теперь… ничего не чувствовала. – К тебе пришёл владелец издательства, а ты…

– Я ведь не хамлю вам. Просто говорю, что у меня мало времени, – ответила я осторожно.

Рашидов смерил меня оценивающим взглядом.

– Ты действительно очень сильно изменилась. Словно другой человек. Хотя… нет, тот же. Но что так сильно подействовало на тебя, что ты так выросла? Смерть Ломова? А ещё, наверное, гибель родителей?

Я вздрогнула. Ну ладно, он знает о смерти главного редактора… Но откуда Рашидову известно о моих родителях?

– Я не желаю обсуждать это.

– Ого, – он рассмеялся, – как ты рассердилась! Однако. Не волнуйся, о твоих родителях я не буду говорить… по крайней мере сегодня.

Не в силах больше выносить этот насмешливый голос, я отвернулась к окну. Плечи мои тряслись от злости. Так хотелось врезать этому надменному, равнодушному человеку... Ведь то, что он знает о моём горе, может значить только одно – Рашидов собирал информацию обо мне. Но зачем? И почему он пришёл только сейчас?

– Прекратите, – сказала я тихо. – Просто скажите, что вам от меня нужно, и уходите.

– Ничего особенного, просто поговорить.

– О чём? – я вновь повернулась лицом к Рашидову. – О чём мы вообще можем с вами разговаривать? В прошлый раз такой «разговор» закончился тем, что я неделю не могла прийти в себя! Вы напугали меня тогда до такой степени, что я ревела, сидя в грязной луже, вы это хотите обсудить?

Рашидов вытаращился на меня, как баран на новые ворота, будто я сказала что-то удивительное.

– Правда? – выдохнул он.

– Нет, кривда, – буркнула я, сложив руки на груди.

Помолчав, он тихо сказал:

– Извини. Я не думал, что до такой степени тебя напугал…

– Что?! Может, вы вообще думать не умеете? Мне было девятнадцать лет! Да я в то время даже не целовалась ни разу! И тут меня сажает в машину малознакомый мужик, которого я к тому же жутко испугалась ещё днем, в издательстве, и начинает раздевать! Да я от страха чуть на месте не скончалась, как вы могли этого не понимать?!

В конце этой пламенной речи я чуть не перешла на ультразвук. Но, наткнувшись на виноватый взгляд Рашидова, замолчала. В самом деле, чего я… Ведь это всё случилось пять лет назад. Какая разница… теперь-то…

– Уходите, – сказала я, успокоившись.

Он покачал головой.

– Я не могу. Наташа, я только теперь понял, прости. Чуть позже я расскажу тебе, в чём было дело… Возможно, ты поймёшь. Но сейчас это неважно. Я пришёл к тебе совершенно по другому поводу. Меня попросил поговорить с тобой один человек.

– Кто?

Видимо, быстро отделаться от Рашидова не получится…

– Ломов.

Услышав ответ, я закашлялась.

– Кто-кто?

Интересно, а он вообще в курсе, что наш бывший главный редактор умер в конце февраля?..

– Михаил Юрьевич Ломов попросил меня поговорить с тобой. Да не удивляйся ты так. Дело в том, что ты кое-чего не знаешь… Точнее, ты не знаешь очень, очень многого. И он попросил меня рассказать тебе.

– Вас? Рассказать? Мне? О чём?

Рашидов улыбнулся. Да, я действительно начинаю сходить с ума… В жизни бы не подумала, что этот человек способен так ласково улыбаться.

– Давай сядем.

Я покорно опустилась на стул рядом с Рашидовым. По иронии судьбы именно на этих стульях мы сидели пять лет назад. Только теперь я смотрела своему собеседнику в лицо, и он держал меня за руку. Я даже не заметила, как он взял её, так была удивлена началом разговора…

– Дело в том, Наташа, что мы с Михаилом Юрьевичем… с Мишей… были лучшими друзьями.

Я почувствовала себя так, будто он вылил мне на голову целое корыто ледяной воды.

– Я понимаю, как это удивительно для тебя… Но я не вру. Мы жили в соседних квартирах и сидели за одной партой в течение десяти лет. В институтах учились разных, но продолжали общаться. Я был свидетелем на Мишиной свадьбе, он – на моей. Вот так…

Немного помолчав, словно ожидая от меня какой-то реакции, Рашидов продолжил:

– Пять с половиной лет назад Миша узнал, что умирает. Эта новость просто вышибла его из колеи, но оно и понятно… А потом появилась ты. Наташа, ты, наверное, так до сих пор и не догадываешься, что он любил тебя?

Я покачала головой.

– Почему, я знаю… Я тоже любила Михаила Юрьевича…

Рашидов рассмеялся.

– Нет, милая. Ты любила Мишу как старшего товарища, как своего учителя, как отца, в конце концов. А он… он был одержим тобой. Если бы не ты, я думаю, Миша умер бы гораздо раньше. Но ты ворвалась в его жизнь, как свежий ветер, и он часто повторял, что должен жить, потому что хочет передать тебе свои знания, научить своему делу. Миша ничего не говорил тебе, потому что знал, как ты к нему относишься, да и к чему было открывать эту тайну, когда жизнь его подходила к концу. Но он попросил меня прийти к тебе через полгода после его смерти и рассказать всё.

Я отвела глаза. Почему-то мне было неприятно это слышать… Я всегда относилась к Михаилу Юрьевичу как к отцу, другу и наставнику, и узнать, что он любил меня по-другому, было не слишком весело.

– Зачем? – горько спросила я. – Зачем мне это знать? Что это изменит…