— Так вот ты где! — Серегил с улыбкой взял кошку на руки. — Алек, познакомься с Руетой. Руета, это Алек. Не съешь его, он друг.

Бесцеремонно взвалив тяжелое животное Алеку на плечо, Серегил взял поднос и понес его в комнату. Все еще мурлыча, кошка лениво посмотрела на юношу зелеными глазами. Она была настоящая красавица: с шелковистой полосатой шкуркой, белой грудкой и лапками. Одно ухо оказалось порвано, в остальном же внешность животного была безупречна.

Вернувшись в комнату, Серегил порылся в своем мешке, взял плащ и повернулся к выходу.

— Куда это ты? — удивился Алек.

— У меня тут есть небольшое дельце. Располагайся как дома. Вот ключ от двери на чердак. Команды ты еще не знаешь, поэтому, если тебе понадобится выйти, воспользуйся той дверью. Только не выходи без абсолютной необходимости. Обратно без меня ты не попадешь, лучше не пытайся, иначе можешь пострадать. Меня, наверное, всю ночь не будет, так что ты ложись. О черт! — Серегил задумался, нахмурившись. — Я забыл распорядиться, чтобы для тебя приготовили постель. Ложись на моей, а завтра займемся этим. Спокойной ночи!

Алек озадаченно смотрел на захлопнувшуюся дверь, удивленный внезапным уходом Серегила. Уже несколько недель они почти не расставались, и вот пожалуйста! Так бесцеремонно брошенный в этом незнакомом окружении, Алек почувствовал одиночество.

Он бесцельно побродил по комнатам, пытаясь занять себя различными диковинками Это занятие, однако, только заставило его почувствовать себя еще больше не в своей тарелке. При других обстоятельствах он нашел бы пристанище в тепле и суете кухни, но предупреждение Серегила лишало его даже этого слабого утешения. Мысль об одиноком ночлеге в роскошной постели Серегила была мало привлекательна.

То же чувство беспокойства и ненужности, которое он испытывал одно время в Доме Орески, вернулось к нему. Задув лампы и свечи, он сел на кушетку у камина. Руета с довольным мурлыканьем устроилась у него на коленях. Алек смотрел в огонь и задавал себе вопрос, на который не мог найти ответа: что он делает в этом чужом и непонятном месте?

Направляя коня по темным улицам, Серегил порадовался тому, что не поддался искушению взять в путешествие на север Лохматого. Он ездил на многих лошадях, и ему не хотелось бы потерять этого своего любимца. Лохматый очень подходил ему: надежный, выносливый, покладистый.

Думать о Лохматом было гораздо приятнее, чем признаться себе в растущем чувстве вины, и не только за то, что он собирался сделать вопреки запрету Нисандера. Ему понадобилось несколько минут скачки по улицам, прежде чем он набрался мужества посмотреть правде в лицо: увидев Алека в своем убежище, он неожиданно впал в панику. И обратился в бегство.

Это чувство, конечно, не имело отношения лично к Алеку, однако оно было удивительно неприятным. Лучше забыть о нем, решил Серегил.

Он объехал несколько мест, где могло быть оставлено послание для «Кота из Римини», самого ловкого вора в городе.

Первым из них было «Черное перо», притон, содержатель которого, бывший моряк, слишком любил деньги, чтобы задавать лишние вопросы. На каминной полке в зале для посетителей стояла модель корабля; если для «Кота» было сообщение, нос корабля смотрел налево. Обычно за запечатанными посланиями отправлялся Рири, но Серегил и сам часто заглядывал сюда, чтобы поинтересоваться новостями.

Он подъехал ко входу как раз в тот момент, когда оттуда вывалилась толпа пьянчуг, оравших прощальные приветы своим замученным подружкам. Серегил сквозь окно увидел, что нос кораблика на каминной полке смотрит вправо, и проехал мимо. Другие условные сигналы — в таверне на улице Цапли и в респектабельной гостинице поблизости от царского парка — также его разочаровали.

По улице пронесся порыв ветра, отбросил его капюшон. взъерошил ледяными пальцами волосы. «Не стоит откладывать», — подумал Серегил и направил Лохматого в сторону Храмовой площади.

Умение обдумывать все на много ходов вперед никогда не было его сильной стороной, и Серегил признавался себе в этом. Да, у него был талант выкапывать интересные факты и строить на их основе тактику: это, в конце концов, был его хлеб с маслом. Но он всегда действовал по наитию, в тот же момент.

Так что же принесла ему эта его склонность? Пометину на груди. И Алека.

Серегил ощутил новый укол совести. Он не забыл прощальные слова Нисандера. Что на него нашло, когда он решил забрать парня с собой? Алек был способным, даже талантливым учеником, обучать его было одно удовольствие. Но это обнаружилось уже потом Так что же? Одиночество осиротевшего мальчишки? Его беззащитность? Или проявленная им ловкость?

Или его привлекательное лицо?

Добравшись до этого места в своих рассуждениях и не стремясь особенно приблизиться к неприятной правде, Серегил так же легко прогнал мысли об Алеке, как мог бы задуть свечу.

Значит, остается подумать о шраме. Теперь, на холодную голову, Серегил не сомневался в правоте Нисандера, хотя это и не успокоило его оскорбленных чувств. Он жалел о каждом резком слове, стоило тому сорваться с его губ; но, к его глубокому огорчению, это не помогало ему удержаться от следующей дерзости.

«Ладно, всякий замок можно открыть не одной отмычкой», — подумал Серегил, теребя тот маленький свиток пергамента, что он увез из Дома Орески Добравшись до храмового квартала, Серегил спешился и направился между небольшими храмами и святилищами вглубь. Миновав целительную рощу при храме Далны, он оказался на огромной центральной площади. В этот час здесь было тихо; лишь гонг мягко прозвенел где-то в роще, да печально заворковала горлица. Через площадь до Серегила донеслось журчание воды из храма Астеллуса, слева вдалеке между колоннами храма Сакора трепетали отсветы пламени.

Каменные плиты, которыми была вымощена площадь, образовывали большие квадраты, те — еще большие, и все они сливались в узор, символизирующий вечное единство и равновесие между Великой Четверкой. И пусть молодые послушники различных храмов часто заканчивали религиозные диспуты кулаками, пусть жрецы присваивали приношения, предназначенные храму, пусть святилища мелких божков и храмы чужих религий, занесенных из Зенгата и Пленимара, множились с каждым годом — священный квадрат с его четырьмя храмами по-прежнему был сердцем любого скаланского города; даже самые маленькие деревушки не обходились без небольшой квадратной площади с четырьмя простенькими часовнями. Поклонение Четверке во всем ее противоречивом единстве на протяжении столетий давало Скале внутреннюю гармонию и силу.

Свернув к храму Иллиора с его белым куполом, Серегил поднялся по широкой лестнице. Под колоннадой он остановился, чтобы разуться. Даже в этот поздний час обувь дюжины посетителей оказалась аккуратно составлена у стены.

Зевая в рукав своей белой мантии, послушница вручила ему серебряную храмовую маску. По привычке Серегил взял ее так, что девушке пришлось повернуть руку ладонью кверху. Свернувшийся в кольцо дракон, вытатуированный на коже, у послушницы был всего лишь черным контуром: двенадцать цветов, как и завершающие золотые и серебряные чешуи, появятся на эмблеме, только когда в последующие годы девушка пройдет все испытания и станет полноправной жрицей.