Мой ребенок.

Выпуталась из-под покрывала, вдыхая воздух полной грудью, и прижала ладони к животу.

Что, если это правда? Если младенец, которого мне показало Древо, — мой?

Если…

Это все меняет. Меняет для меня.

Мне нельзя возвращаться в Нифрейю.

Мне нельзя умирать.

— О чем ты разговаривала с Зои?

Не ожидала, что Кейн спросит об этом в первую очередь, особенно когда артанец явился ко мне раньше обычного. Думала, что с порога прикажет рассказать о моем самочувствии или потащит к лекарю. Но, кажется, сегодняшний день был щедр на сюрпризы: Кейн лишь пригласил меня поужинать. При этом по его лицу трудно было понять, что он чувствует и о чем думает.

— Ты же можешь узнать у нее, — напомнила я.

— Я спрашиваю у тебя.

В этой части внешнего парка я еще ни разу не была. Посреди пруда раскинулся островок, места на котором хватило только для беседки. Ее стены так плотно обвивали лианы, что сложно было понять, какого они цвета. К острову вели перекидные мостики. Уже стемнело, и на каждом шагу нам встречались факелы с магическим пламенем. Из-за них парк выглядел царством светлячков.

Красиво, даже дух захватывает!

— Я не выдаю чужие секреты.

Пока мы шли к беседке, я бросала осторожные взгляды на артанца, украдкой рассматривая его. В отблесках пламени профиль казался выточенным из камня, а вот движения были плавными, как у горящего огня. Несмотря на то что Кейну подчинялась магия разума, сам он напоминал вулканы с их спокойной с виду, но смертоносной силой. Даже темно-красная с серебром туника подчеркивала это. Я смотрела на него и словно узнавала заново.

С момента нашей первой встречи прошло так много времени и так мало. Я успела узнать Кейна с разных сторон. Чудовищем, забравшим у меня все и вызывающим в душе только страх и ненависть. Страстным мужчиной, перед которым я не смогла устоять. Возлюбленным, которого нельзя любить и при этом не любить невозможно. А теперь еще и… отцом моего ребенка.

Последнее вовсе не укладывалось в голове, сколько бы об этом ни думала. С тем, что никогда не стану матерью, я смирилась в тот день, когда услышала разговор двух фрейлин: никто не станет свататься к лишенной дара. Без брака нет детей. А с клятвой, данной ее светлости, мой мир вовсе перевернулся. Я смирилась с тем, что отдам жизнь за страну.

Свою жизнь. А вот что делать с маленькой жизнью во мне?

Конечно, существовала мизерная вероятность, что это ошибка, но эта мысль была сродни детским пряткам под одеялом. В глубине души я знала, что Древо меня не обманывает.

Кейн перегородил проход в беседку, притянул меня за талию и погладил по щеке. От его близости, от легкого прикосновения меня, как всегда, бросило в жар.

— Зои обидела тебя? — поинтересовался он.

— Благодаря тебе никто в этом дворце не может причинить мне вред.

— Я говорю не про дело, а про слова. Ими тоже можно ударить.

Я подняла на него взгляд и покачала головой.

— Нет. В отличие от своей сестры, княжна не держит на меня зла.

Надеялась, что артанец меня отпустит, но не тут-то было.

— Тогда почему ты сегодня так напряжена?

Сердце забилось сильнее. Мне казалось, что я умею держать лицо и к моменту, когда Кейн пришел за мной, смогла успокоиться. Насколько вообще можно быть спокойной, узнав час назад, что ждешь ребенка.

— Я не могу читать твои мысли, Амелия, но глаза у меня на месте.

Выходит, артанец каким-то образом научился улавливать настроение. Как еще объяснить то, что он меня чувствовал?

Нужно срочно перевести наш разговор в другое русло! Что угодно, только бы сбить Кейна с толку, отвлечь внимание.

— Когда ты собираешься жениться? — выпалила я.

Брови Кейна сошлись на переносице, отчего я решила, что мне сейчас скажут: «Тебя это не касается». Но вместо этого он ответил:

— Я жду приезда Риона в Артан-Пра.

Я вздрогнула. Конечно, отец хочет присутствовать на свадьбе дочери. Если Кейн сразу сообщил маннскому князю о том, что каменная магия подошла и тот немедленно отправился в путь, то осталась неделя. Возможно, дней десять.

Так мало, потому что после женитьбы артанцу придется заниматься своей супругой. И так много, потому что в любой день, в любой час Дара или Лила могут догадаться о моей тайне. А я бы предпочла, чтобы Кейн узнал об этом от меня или не узнал вовсе.

— Ты не должна об этом думать. — Он погладил мою щеку большим пальцем и, прежде чем я успела разозлиться, добавил: — Хотя бы сегодня.

Хорошо. Пусть лучше так, чем портить себе настроение.

Кейн выпустил меня из объятий, позволив проскользнуть в беседку и наконец-то рассмотреть ее.

Я только успела выровнять дыхание, как с моих губ сорвался восхищенный вздох. Если парк был восхитительным, то беседка казалась волшебной.

Большая, она вполне могла уместить человек двенадцать, но потрясло меня не это. По стенам, цепляясь за толстые жгуты лиан, вились мелкие желтые цветочки: чем выше они росли, тем гуще становились. От них исходило едва уловимое сияние, отчего в полутьме беседки создавалось впечатление, что смотришь в звездное небо. Часть из них тянулась к низкому столику, соревнуясь с огнем свечей в пузатых подсвечниках.

Вдоль стен, по кругу шла широкая скамья, на которой лежали пледы и множество разноцветных подушек. На столике в заколдованных угольках застыли три глиняных горшочка с крышками, а на огромном подносе в центре лежали фрукты и сладости.

— Нравится? — спросил Кейн. Он меня не обнимал, но стоял позади так близко, что я чувствовала его всей кожей.

Чтобы избежать острой, волнующей близости артанца, спешно опустилась на подушки и ответила:

— Очень. — Кивнула на горшочки. — Мы кого-нибудь ждем?

— Нет. — Кейн последовал за мной и расположился рядом.

— Тогда здесь слишком много еды.

— Не слишком. Тебе нужно больше есть.

Я потянулась за листом салата, да так и застыла. Холодок пробежал по спине, и прохладный воздух здесь был ни при чем. То, что мне теперь нужно есть за двоих, я и так знала. Но Кейн же не знал!

— Это еще почему?

Он подался вперед, светлые глаза сверкнули серебром.

— Чтобы сегодняшнее больше никогда не повторилось.

Я моргнула. Не повторилось?

— О чем ты?

— Ты так часто лишаешься сознания, Амелия, что уже не обращаешь на это внимания? — Теперь в его голосе плеснулась холодная ярость.

Обморок! Он говорит про обморок, а не про ребенка.