– Не уверена. Но сходство есть. Человек, давший вам этот яд, хорошо представлял его действие.

– А противоядие? – спохватился Фабьен.

– Уже ввела, пока вы лежали без чувств.

Маршаль с усилием приподнялся.

– Вы что-нибудь знаете о любовных зельях? О тех, что продлевают любовное соитие?

– Почему вы спрашиваете? – удивилась Клодина, радуясь, что Маршаль не видит, как вспыхнули ее щеки.

– Представьте, что двое приняли любовное зелье, содержащее яд. Может ли быть так, что один чуть не умер, а другой совсем не пострадал?

Клодина отложила увеличительное стекло.

– Второй человек или намеренно вызвал у себя рвоту и исторг яд раньше, чем тот начал действовать, или вначале принял противоядие, а потом уже это зелье.

Фабьен потер затекшее плечо. У него болело все тело.

– Я прошу вас немедленно известить первого камергера Бонтана. Скажите ему, чтобы срочно пришел сюда.

Клодина кивнула. Затем, вспомнив, что Маршаль ее не видит, вслух пообещала исполнить просьбу.

В этом крестьянском доме давно никто не жил. Его стены успели покоситься. Дом стоял почти на самом берегу мелководной, почти пересохшей речки, и потому его облюбовали лягушки, черепахи и змеи. Монкур с безразличием относился к черепахам, но терпеть не мог ни лягушек, ни змей. Появившись в доме раньше остальных, он принялся с остервенением топтать тех и других, вышвыривая ошметки за дверь. Герцог Кассельский, пришедший следом, застал расправу Монкура с полозом – большой, но совершенно безобидной змеей. Рваная, выцветшая одежда Монкура заставила герцога брезгливо поморщиться.

– Надо тебя познакомить с моим парижским портным, – сказал он.

Монкур рукавом вытер лицо.

– От модной одежды мало толку, когда живешь в лесной лачуге. У меня ничего нет, и помочь мне некому. Может, мы займемся прежним ремеслом?

– Аристократам, живущим во дворце, запрещено заниматься торговлей и… прочими делами.

– Я думал, Версаль вам ненавистен.

– Ненавистен. Но дворец не лишен привлекательности.

Вскоре дверь открылась и вошла Беатриса в сопровождении еще нескольких заговорщиков из числа знати.

– Зачем нас сюда позвали? – накинулся на нее герцог.

– Сама не знаю, – пожала плечами она.

– Так это не вы?

– Вас позвал я, – послышался низкий хриплый голос из дальнего угла комнаты, где было темно. Заговорщики переглядывались. – У меня хорошие новости. Появилась возможность продвинуть наше дело. Король отправляет свою невестку в Англию, на переговоры с ее братцем, королем Карлом. Как бы там ни было, но живой из этого путешествия она не вернется.

– Вы что же, убьете ее? – спросил герцог Кассельский. – И что потом?

– Скоро узнаете, – ответил таинственный человек.

– При чем тут Генриетта? – удивилась Беатриса. – Нужно убить короля.

– Остыньте, дорогая, – посоветовал ей герцог. – С налету подобные дела не делаются. Здесь нужно терпение и тщательная подготовка. А короля я ненавижу не меньше вашего.

– Сомневаюсь. Вас король всего лишь оставил без замка. А его отец уничтожил всю мою семью и еще тысячи гугенотов.

Незнакомец поднял руку. Складки плаща делали ее похожей на крыло.

– Мадам де Клермон, вы уже пытались отравить короля, проявив своеволие, но успеха не добились. Нет, мы вначале ослабим его власть. У нас в союзниках Вильгельм Оранский, который день ото дня становится сильнее. Он будет снабжать нас деньгами и посылать нам в помощь надежных людей. Благодаря его помощи мы укрепим свои позиции и сможем покупать дружбу и влияние. А пока сидите тихо, чтобы не вызвать подозрений. В надлежащее время каждый из вас получит список придворных, готовых поддаться на уговоры и падких на посулы.

– А где Шевалье? – спросила Беатриса.

– Он арестован и брошен в тюрьму по обвинению в государственной измене.

– На него чуть надави, и он все разболтает. Что может удержать его язык? – поморщившись, спросил герцог Кассельский.

– Страх.

Переглядываясь, заговорщики направились к выходу. Пока они выбирались наружу, брезгливо переступая через полураздавленных змей, Монкур затаился у стены. Когда таинственный незнакомец прошел в соседнюю комнату, Монкур неслышно прокрался по прогнившим половицам к двери и обратился в слух.

– Я не доверяю этой женщине, – сказал невидимка, обращаясь к кому-то.

– Занимайся тем, что тебе поручено, – ответили ему.

В ветхих стенах были щели, к одной из которых и прильнул Монкур. Наконец он увидел лицо того, кто недавно говорил с заговорщиками, и едва не вскрикнул от удивления. Это был Мишель, некогда служивший герцогу Кассельскому, приспешник Монкура по грабежам и убийствам на дорогах. Человек, к которому он обращался, сидел за столом, спиной к двери. Монкур дорого бы дал, чтобы увидеть и его лицо.

– В какое время отправится процессия? – спросил Мишель.

– Рано утром, когда рассветет. Ее будут сопровождать шестеро вооруженных всадников. Двое телохранителей поедут в карете. В Марли к ним присоединится дополнительная охрана.

– Тогда я порешу ее в лесу, – мрачно усмехнулся Мишель. – Там есть чудесное местечко.

– Я говорил Вильгельму Оранскому, что после убийства Генриетты мы должны действовать очень быстро. Нам понадобятся люди и оружие.

– Вы доверяете Вильгельму? – спросил Мишель.

Сидящий ответил не сразу. Мизинец его левой руки застучал по столу, то и дело сбиваясь с ритма.

– Да, доверяю, – наконец произнес сидящий. – У нас, быть может, разные враги, но цель одна.

Монкур неслышно пробрался к входной двери и поспешил туда, где оставил свою лошадь.

Бонтан сопровождал принцессу Генриетту, одетую в платье из тончайшего шелка, которое очень нравилось Людовику. Как назло, по дороге в королевские покои в коридоре они наткнулись на Филиппа. Тот сразу же начал забрасывать их вопросами.

– Как-никак, я ее муж. Я имею право знать! – кричал Филипп.

Бонтан пропускал все мимо ушей. Втроем они достигли королевских покоев. Гвардеец открыл дверь.

– Мой брат наверняка что-то замышляет, – не унимался Филипп. – Я должен с ним поговорить.

Бонтан отошел, пропуская Генриетту.

– Король желает говорить только с ее высочеством.

С этими словами первый камердинер вошел сам и закрыл дверь.

Филипп остался один. Он с трудом подавил гнев и, придав лицу надлежащее выражение, потребовал пропустить его к королю. Гвардейцы не посмели ослушаться. Едва оказавшись в приемной, Филипп услышал голос брата: