– Мы должны были встретиться в другом месте, только я пошел в столовую.

– Почему?

– Что почему?

– Почему вы изменили планы?

– Не знаю. Мне подумалось, что так правильнее.

Вивьен по-прежнему смотрела на него, не показывая, о чем думает, затем вернулась к работе.

– Я рада, – сказала она, и ее обычно звонкий голос прозвучал чуть хрипловато. – Я рада, что вы туда пришли.

С этого дня все изменилось. И дело было не в словах Вивьен, а в том чувстве, которое Джимми испытал, когда она на него посмотрела. Это было ощущение близости, и оно возвращалось всякий раз, как он вспоминал тот разговор. По сути – незначительные мелочи, однако вместе они составляли что-то чрезвычайно важное. Джимми понял это сразу и еще яснее осознал вечером, когда Долл, по обыкновению, потребовала у него отчета и он не упомянул этот эпизод. Долли бы обрадовалась – решила бы, что все идет по плану, – но Джимми промолчал. Разговор с Вивьен был его и только его; что-то и впрямь сдвинулось, хоть и не туда, куда желала бы Долл. Ему не хотелось делиться этим разговором, не хотелось все портить.

На следующее утро Джимми вошел в больницу пружинящей походкой и вручил Мире (у нее был день рождения) большой спелый апельсин, но тут же услышал, что Вивьен не придет.

– Она захворала. Позвонила утром и сказала, что не может встать с постели. Спросила, не проведете ли вы репетицию.

– Конечно, проведу. – Джимми на миг задумался, не связано ли отсутствие Вивьен с их недавним разговором; может быть, она жалеет, что была чересчур откровенна? Он уставился в пол, затем глянул на Миру из-под челки: – Говорите, захворала?

– И голос у нее был совсем больной, у бедняжки. Да не расстраивайтесь вы так! Выздоровеет! Она всегда выздоравливает. – Мира взяла в руки апельсин. – Я оставлю ей половину, хорошо? Отдам на следующей репетиции.

Только на следующую репетицию Вивьен тоже не пришла.

– По-прежнему в постели, – сказала Мира Джимми. – Ну пусть отлежится, это в таких случаях самое правильное.

– Что-нибудь серьезное?

– Вряд ли. Думаю, она скоро будет на ногах. Она никогда надолго не оставляет своих деток.

– Такое уже случалось?

Мира улыбнулась, и тут же в ее лице мелькнула какая-то почти материнская озабоченность.

– Всем иногда нездоровится, мистер Меткаф, и миссис Дженкинс тоже. – Она помолчала, затем продолжила ласково, но твердо: – Послушайте, Джимми, дорогой, я вижу, вы за нее переживаете. У вас доброе сердце. Видит Бог, она ангел, столько делает для здешних детишек. Однако я уверена, что тревожиться не о чем, и муж прекрасно за нею ухаживает. – Мира снова заботливо улыбнулась. – Выбросьте ее из головы, ладно?

Джимми ответил: «Хорошо» – и двинулся к лестнице, но внезапно замер. Вивьен заболела, беспокоиться о ней естественно – так почему Мира советует выбросить ее из головы? И слово «муж» было произнесено с явным нажимом. С какой стати она говорит это Джимми, а не, например, доктору Томалину, который завел шашни с чужой женой?

Текста пьесы у Джимми не было, и тем не менее репетиция прошла успешно. Дети помнили свои роли и почти не ссорились, так что он даже немного возгордился, но тут репетиция окончилась, реквизит убрали, и дети потребовали сказку. Джимми ответил, что не знает сказок, а когда они не поверили, начал было сбивчиво излагать одну из историй Вивьен. Получилось ужасно, и дело могло бы закончиться бунтом на корабле, не вспомни он про «Соловьиную звезду». Дети слушали, широко открыв глаза, и Джимми впервые по-настоящему понял, сколько у него общего с пациентами доктора Томалина.

За всей этой кутерьмой Джимми совершенно позабыл про замечание Миры и, только спускаясь в фойе, вновь задумался, как развеять ее фантазии. Он подошел к столу, но сказать ничего не успел, поскольку Мира заговорила первой.

– А, вот и вы, Джимми. Доктор Томалин хочет с вами познакомиться. – Это прозвучало так, будто сам король посетил больницу и выразил желание увидеть Джимми. Мира сняла у него с воротника пушинку.

Джимми ждал, чувствуя, как к горлу подступает горечь: что-то похожее он испытывал в детстве, воображая встречу с человеком, укравшим у них маму. Минуты тянулись бесконечно. Наконец дверь у Миры за спиной открылась, и вышел почтенный джентльмен. Вся неприязнь Джимми улетучилась, осталась легкая растерянность при виде седых, коротко стриженных волос и очков с такими толстыми стеклами, что голубые глаза за ними казались размером с блюдце. Лет джентльмену было все восемьдесят, если не больше.

– Значит, вы и есть Джимми Меткаф, – сказал доктор, пожимая ему руку. – Ну как вам у нас?

– Спасибо, сэр, замечательно, – выговорил Джимми, силясь понять, что это означает. Возраст доктора не то чтобы совсем исключал роман с Вивьен Дженкинс, и все же…

– Полагаю, вам тут нелегко, – продолжал доктор, – с двумя такими строгими дамами, как Мира и миссис Дженкинс. Она ведь внучка моего старого друга, маленькая Вивьен.

– Я не знал.

– Вот как? Теперь будете знать.

Джимми кивнул и выдавил улыбку.

– Главное, что вы делаете огромную работу, помогая нам с детьми. Спасибо вам большое.

Доктор кивнул и ушел к себе в кабинет, немного приволакивая левую ногу.

– Вы ему понравились, – сказала Мира, глядя на Джимми округлившимися глазами.

Тот по-прежнему пытался отделить подозрения от реальности, поэтому ответил рассеянно:

– Вот как?

– О да.

– Почему вы так решили?

– Он вас заметил. Обычно взрослые ему не интересны. Он предпочитает детей. Так было всегда.

– Вы давно его знаете?

– Я работаю с ним последние тридцать лет. – Мира гордо выпрямилась и поправила крестик в декольте. – И можете мне поверить, – продолжала она, глядя на Джимми поверх очков, – он не очень-то пускает сюда взрослых. Вы – первый.

– За исключением Вивьен, разумеется, – ответил Джимми. Он надеялся, что уж Мира-то сможет прояснить ситуацию. – Я хотел сказать, миссис Дженкинс.

– Да, конечно, конечно. Но ее он знает с детства, так что это другое. Он ей как дедушка. И вообще, я уверена, это ей вы обязаны тем, что он уделил вам время. Наверняка она замолвила за вас словечко. – Мира прикусила язык. – Так или иначе, вы ему понравились. А теперь, разве вам не пора идти делать снимки для той газеты, которую я буду читать завтра утром?

Джимми шутливо отдал честь, чем вызвал ее улыбку, и зашагал прочь.

Голова у него шла кругом.

Долли ошиблась. Ошиблась, несмотря на всю уверенность в собственной правоте. А сама Вивьен – Джимми затряс головой, ужасаясь тому, что о ней думал, за что ее осуждал, – не изменяет мужу. Она просто хорошая женщина, отдающая свое время бедным обездоленным детишкам.