массового зрителя. Видимо, сейчас по обстановке нужен не философский спор, не трагический рисунок, а просто ударный, агитационный посыл. Я это понимаю, но мне казалось, что и на этот раз я писал «оптимистическую» трагедию…

Думаю весь вечер, ночь. Надо сохранить эту работу — первую большую пьесу об обороне Ленинграда, — пусть переделки, доработки… А этот вариант останется для будущего.

Не спится…

Читаю дневник Ширера (американского корреспондента в Германии в 1939–1940 годах). Очень интересная вещь, но отвлечься не мог. Все время — вторым планом — мысли о спектакле. Работать, вперед! Никакие психологические, литературные и служебные «окружения» не смогут меня ослабить и не ослабят. И не то еще переживал!

Общественный шум вокруг спектакля большой. Было много звонков: «Говорят, интересный спектакль». — «Когда премьера?» и т. д. Шофер Пубалта сказал моему: «Комиссар в театре на «о» говорит, как наше начальство, — вот из-за этого-то и спектакль сняли…» (Чудак!)

Всякого рода слухи, отклики… А я думаю и думаю о пьесе.

25 ноября 1943 года.

С утра (скрепя сердце) написал план доделок и поправок к спектаклю. Надо, должен!

Днем беседовал с начпубалта товарищем Рыбаковым. Он:

— Переживаю, думаю… Говорил с комфлота, — спектакль решили сохранить, выпустить. Пойдите и вы нам навстречу.

Я сообщил ему о своем решении.

Был в партбюро, заявил протест против возмутившего меня выступления о пьесе (на партсобрании)…

Зашел во 2-й отдел. Хорошо поговорил с Добролюбовым:

— Всеволод Витальевич, садись, дорогой. Не завидую писательской жизни… Вот последние сводки, бюллетени. Читаешь их — вроде все немцы разложились! А они держатся, и даже перешли у Киева в наступление.

Просмотрел иностранные сводки о политико-моральном состоянии германской армии. Да, они не дают полной картины… Видимо, и пленные подыгрывают, говорят кое-что с перепугу. Надо брать их показания с поправкой.

Вечером, по радио. Английская авиация нещадно бомбит Берлин. Тревоги по десять часов подряд…

…Ночь… Работаю над текстом пьесы. Как быть с князем Белогорским? Ведь это подлинный факт из жизни: человек на фронте кровью, геройством вернул себе доверие народа.

26 ноября 1943 года.

Весь день работал… От некоторых, явно обостренных ситуаций, от некоторой резкости приходится отказаться. Я четко поставил себе задачу: флоту, городу, театрам страны дать боевой, заряжающий спектакль. Да, это необходимо! Победная тема 1943–1944 годов сейчас нужнее, чем анализ трагических дней осени 1941 года. Видимо, это действительно так. Об этой осени мы расскажем потом, после войны… Ввел другого комиссара, хоть и жаль мне расставаться с первым. Заставил себя убрать из пьесы Белогорского, так как кромсать этот образ не хочу…

Театр мобилизует трех машинисток для экстренной перепечатки пьесы…

27 ноября 1943 года.

Днем был у начпубалта и вручил ему экземпляр пьесы, перепечатанный за одну ночь. Товарищ Рыбаков еще раз подчеркнул, что он за выпуск спектакля и по-прежнему считает, что он нужен флоту: «Прочту экземпляр сегодня же — и затем доложу члену Военного совета».

Послал письмо в горком товарищу Маханову с кратким изложением своего взгляда на происшедшее: «Я написал пьесу на труднейшую тему: об одном из наиболее трагических моментов в истории этой войны — об осени 1941 года под Ленинградом. Я шел как разведчик этой темы. Пьесу я давал прочесть многим товарищам и в Москве и в Ленинграде. Получил хорошие отзывы и разрешение на пьесу от Комитета по делам искусств.

Эта вещь — часть моей души, часть моего сердца. Вы дали хороший отзыв, санкцию печатать пьесу в «Звезде»… Затем произошел внезапный поворот. Видимо, он вызван тем, что со сцены текст прозвучал острее и трагичнее, чем в чтении. А армии и флоту в канун решающего наступления Ленфронта нужен спектакль в несколько ином плане. Надо во всем разобраться по-человечески, внимательно».

Я написал и о том, что трудности (в общем, обычные в литературном деле) я преодолею, и твердо заявил, что спектакль будет, выйдет.

Скорее бы началось наступление на Ленинградском фронте!

Из обстановки. Вся мировая печать расценивает Житомирскую битву как решающее, «последнее сражение» на Востоке. Немцы стянули много танковых дивизий (в сводке указано — восемь, из которых четыре переброшены из Франции, Норвегии, Италии (!) и Греции). «На каждые два метра — танк, а русские изматывают немцев, заставив их наступать в невыгодных условиях».

Вечером поехали с С.К. в «Асторию» на проводы корреспондентов «Красного флота»…

Из быта летчиков. О будущем они не загадывают: «Разве об этом можно думать?» Иногда пьют, говорят, что это для «разрядки»…

Летчики ненавидят «ловчил» и трусов; чрезвычайно ценят точные статьи и очерки о них. Вырезают из газет, берегут. Любят правду. О себе говорят мало. Иногда, подвыпив, оживляются и рассказывают интереснейшие детали боев и своих психологических состояний.

28 ноября 1943 года.

Воскресенье.

Остались с С.К. в «Астории». Взяли наш старый номер — 115-й. На несколько часов — ощущение комфорта… Вспомнили свои приезды в Ленинград до войны, наши прогулки, отдых…

Опять налет на Берлин! Жестокие, систематические удары. Представляю все это живо; вспоминаю 1937 год и нашу поездку с А. Толстым и В. Ставским в Испанию через Берлин — Париж…

29 ноября 1943 года.