3

Штаб-квартира секретного управления представляла собою огромный, замысловатый комплекс – почти сто тысяч квадратных метров. Строительство этого комплекса завершено было совсем недавно и генералу Надмирскому предстояло справить там новоселье, да только, видать, не судьба. За последние два-три месяца штаб-квартира настолько обезлюдела, что по гулким коридорам и кабинетам уже нахально бегали мыши, крысы, а в подвалах чуть ли не лягушки квакали – завелись от сырости в покинутых архивах, в закромах когда-то великой Родины.

Чёрная машина с бронированными стёклами припарковалась возле самого подъезда. Надмирский вышел, посмотрел наверх – фуражка с головы чуть не упала. В окнах там и сям виднелись желтовато-бледные пятна огоньков.

Постовой на вахте дремал, положив остриженную голову на руки – на рукава тёмно-синей форменной рубахи не первой свежести.

Надмирский покашлял над ухом засони. Постовой встрепенулся – рукой машинально потрогал то место, где должна быть кобура, которой почему-то не было.

– Ваши документы! – продирая глаза, осипшим голосом по требовал часовой, ни мало не смущённый внезапной генеральскою побудкой. – Вы куда? К кому?

Наклоняясь, Надмирский воткнул в него свой раскалённый взгляд.

– Вот так мы и проспим, сынок, и царствие небесное, и всю Россию-матушку. А ну, звони в сто первый кабинет, там генерал-майор меня заждался.

Сто первый кабинет откликнулся не скоро, потом охранник козырнул Надмирскому и, виновато улыбаясь, пошёл на полусогнутых и показал, где новый лифт.

Пустые коридоры штаб-квартиры выглядели грустно, сиротливо. Засохшие цветы в горшках стояли на подоконниках. Пальма с пожелтевшими листьями, частично опавшими на пол. Кое-где ковры с полов были уже содраны; при тусклом свете лампочки цементный голый пол мерцал, будто залитый свинцом.

Дверь в сто первом кабинете была уже приветливо распахнута. Генерал-майор Твердохлеб стоял на пороге – плечистый, поджарый, с голым желтоватым черепом, с покатым лбом, на котором как-то неестественно, картинно смотрелись чёрные брови, нависающие над маленькими глазами.

– Проходи! – широким жестом пригласил хозяин. – Присаживайся. Я очень рад тебя видеть, ей-богу…

– Я тоже. – Надмирский огляделся в новом просторном кабинете старого друга. – Не спишь, Григорий Победитыч? У камина греешься?

– Греюсь, – многозначительно ответил Твердохлеб, убирая в стол какие-то пухлые папки.

– Хорошо тут сделали. Камин, бляха-муха, – позавидовал гость. – И никакой таблетки сухого спирта.

– Спирт? – не понял Твердохлеб. – У меня только водка. Иерусалимская слеза. Так называли её в старину.

– Ну, давай прослезимся. – Надмирский усмехнулся. – А почему её так называли?

– Не знаю. – Генерал-майор достал из сейфа два стакана и, прикрывая глаза, шумно дунул вовнутрь – наружу пылинки порскнули. – Извини, редко пользуюсь.

– Порох держишь сухим? Это правильно, Григорий Победитыч.

– Да-да. Я схожу, сполосну.

– Сам? А где адъютант?

– Ты ещё спроси про горничную, – Григорий Победитыч усмехнулся. – Адъютантик мой сбежал, как только узнал о нашем расформировании. – Твёрдой рукою генерал-майор чётко разлил по стаканам. – Давай за встречу, дорогой Руслан!

– И за прощание, – в тон ему подхватил генерал.

– Перестань! – Твердохлеб смотрел спокойно, прямо. – Что за настроение?

– Самое нормальное. На тему дня, как говорится. – Надмирский выпил и в недоумении скривился, глядя на дно стакана. – Слушай! А ты её, случаем, не разбавляешь?

– Водку? Ты что, издеваешься?

– Да нет, просто это… Как вода из колодца…

Погладив голый череп, Григорий Победитыч горько усмехнулся:

– А это потому что ты на взводе, Руслан Радомирыч. Тебя теперь ни водка, ни пулемёт не свалит. Давай-ка ещё…

Вдогонку первой выпили вторую и несколько секунд молчали, глядя в камин, где уже сгорели какие-то бумаги и теперь стали похожими на крылья чёрного ворона. Потом Надмирский демонстративно громко покашлял в кулак и внимательно – строго и сумрачно – посмотрел прямо в глаза старого друга.

– Григорий Победитыч, я что хотел спросить. Кха-кха. – Надмирский развёл руками, показывая на стены кабинета, на потолок. – У тебя тут не водятся жучки, тараканы и всякая прочая мелкая тварь.

Понимающе улыбаясь, старый друг ответил:

– Водились когда-то, а теперь только крупная тварь проживает. Мыши, крысы. – Твердохлеб снова погладил голый череп, похожий на желтоватую дыню. – Даже какая-то одичавшая псина завелась в коридоре.

– Да ты что? Откуда?

– А чёрт её знает. От сырости. Охранник однажды ночью натолкнулся и со страху пристрелил. Вояки хреновы…

– Ладно, хоть гранатомёта под рукой не оказалось, – невесело пошутил Надмирский, глядя в темень окна, по которому тихо дробили дождинки. – Ну, если нету ни жучков, ни тараканов, давай поговорим по душам…

– Сначала надо врезать по второй.

– Мы уже врезали. Плохо считаешь, господин-товарищ генерал-майор.

– Да? Ну, давай по третьей. За любовь.

– За любовь к Отечеству? – поднимаясь, уточнил Надмирский.

– За неё. – Генерал-майор занюхал рукавом. – Ну, если по душам поговорить, тогда поехали ко мне. А что же мы тут будем, как на вокзале. Да и жучки с тараканами могут тут быть, несмотря на то, что я дустом посыпал и даже перхотью…

– К тебе? Это прекрасная идея. Тем более, что мне сейчас срочно понадобился первоклассный сборщик мебели.

– Что-то я тебя не понимаю, – признался Григорий Победитыч, закрывая сейф и запирая многочисленные ящики стола. – Видно, без бутылки хрен разберёшься. Поехали.

4

Дача Твердохлеба стояла в сосновом бору на берегу озерка – местечко спокойное, умиротворённое. В деревянном просторном доме топилась деревенская печь, на которой мирно мурлыкал пушистый кот с янтарными глазищами, словно не кот, а филин. Ветер под окнами в деревьях пошумливал – сырые осенние листья иногда налипали на стёкла. Какая-то птица в ночной тишине на берегу подавала сонный, сиротливый голос, перелетая с дерева на дерево. Сторожевая собака, похожая на мохнатого телёнка, брякала цепью, привязанной к проволоке, протянутой через двор.

Хозяйка на скорую руку сгоношила кое-что на стол и удалилась. А затем – по приглашению хозяина – в дом на огонёк зашёл какой-то симпатичный «сборщик мебели» – Ермакей Литагин, бывший офицер космической разведки; в нём ощущалась хорошая военная выправка; речь была литературно правильной и чёткой. Офицер этот – как многие военные в последнее время – занимался, бог знает, чем; таксистом работал, грузчиком и даже дворником. А с недавних пор надыбал он хорошее местечко – подрабатывал в салоне заморской мебели; собирал всевозможные импортные деревяшки, монтировал бытовую технику.