Оставшись один, генерал достал початую бутылку коньяка и подумал, что надо бы адъютанту налить в знак благодарности, но делать этого Надмирский не хотел; пускай у адъютанта будет чувство, что он понапрасну спасал генерала, боевой генерал не такой, чтоб стреляться.

Коньяк достал до сердца и генерал заплакал. И слёзы генерала – как сырые пули – стучали по серым толстым папкам с грифом «секретно» и «совершенно секретно». Он извлёк из сейфа таблетку сухого спирта и развёл костерок прямо посредине кабинета – на жестяном щите, который вытащил из-за шкафа.

Не забывая о мерах предосторожности, Надмирский жёг бумаги постепенно, – чтобы меньше дыму в кабинете, где было открыто окно.

Он довольно долго сидел возле огня – будто в тайге у костра на рыбалке, которую любил. Огонь потихоньку сушил его слёзы и в то же время душу «сушил». Взгляд генерала становился жёстким, непримиримым. И что-то холодное, недоброе, мстительное зарождалось в глубине его сознания, в глубине истерзанного сердца.

«Что происходит с нашей безопасностью? – думал Надмирский. – Вчера застрелился полковник, позавчера капитан из окошка выпал «просто по случайности». Кто-то добровольно, а кто-то добровольно-принудительно – самые ценные кадры уходят в отставку. А свято место пусто не бывает. Черти лезут на эти святые места. Черти! Вот кто завтра будет заниматься нашей безопасностью!»

Спалив какое-то бумаги, предназначенные к первоочередному уничтожению, генерал Надмирский словно угорел возле своего «таёжного костра». Нажал на кнопку – вызвал адъютанта. Молодой офицерик вошёл и замер. Облака из табачного дыма – и не только табачного – вяло перекатывались по кабинету, подплывали к открытой форточке. Генерал Надмирский, непривычно потускнев глазами, сидел, смотрел куда-то в угол и остервенело смолил папиросу.

– Так поступать могут только изменники Родины, – приглушённым басом зарокотал Надмирский, ладонью трогая ушибленную голову. – Лично я с этим смириться не могу.

– Я тоже, – с готовностью подхватил адъютант, стоящий по стойке «смирно». – Я думаю, товарищ генерал…

– Отставить! – с неожиданной резкостью перебил Надмирский. – Мне совершенно не интересно, что ты думаешь.

Адъютант обалдело уставился на генерала, который никогда ещё не разговаривал таким «железным» тоном. Видно, сильно обиделся за то, что получил по голове. Широко раскрытыми глазами вылупляясь на генерала, делающего какие-то странные жесты, адъютант неожиданно улыбнулся – он понял так, что кабинет прослушивается.

– Я думаю, надо смириться, – вдруг сказал адъютант, но уже совершенно другим, изменившимся голосом.

– Да, да, – громко согласился генерал, подмигивая. – Плетью обуха не перешибёшь. Кажется, так в народе говорят? Ну, помогай, чего торчишь столбом…

– Есть помогать! – в тон ему ответил адъютант, открывая дверцу книжного шкафа. – Это берём?

– А как же! – Генерал покосился на тома и томики из собрания русских классиков. – Без этого нельзя…

Большие часы в кабинете приглушенно пробили несколько раз – никто не посмотрел на них и не посчитал количество ударов.

– Грибоедов когда-то сказал: «Счастливые часов не наблюдают!» – вздыхая, вспомнил генерал. – А как насчёт других? Несчастных…

Глядя на маятник, болтающий блестящим «сапогом», адъютант спросил:

– А может, мы их тоже прихватим?

– А ты как думал! Берём, конечно! Ты почитай, какая там гравировка имеется. На маятнике.

– Так он же мается всё время – как прочитаешь?

– Ну, тогда поверь на слово: часы эти мне подарены, знаешь, кем? – И Надмирский назвал имя очень даже высокого дарителя.

– Ого! – Адъютант присвистнул. – Ну, тогда, конечно. Зачем же оставлять?

Дальше они продолжали молча заниматься упаковкой и утрамбовкой бумаг и вещей. Потом Руслан Радомирыч взял небольшой документ с красно-кровавым грифом секретности, надел очки и подошёл к просторному прохладному окну, за которым так свистело и улюлюкало, что бумага в руке зашевелилась – ветер пробивался в невидимую щель.

– Умные всё-таки сволочи! – Генерал аккуратно сложил бумагу, спрятал в портсигар. – Ладно, давай поторапливаться. Новые хозяева скоро заявятся. – Вот эту коробку сначала выноси в коридор.

– А это? – спросил адъютант, подходя к зачехлённому знамени. – Брать?

– Это в первую очередь!

– Ясно. Что ещё? А Минина с Пожарским?

– Ну, а как же без них? – сказал генерал, убирая со стола в чемодан бронзовую статуэтку предводителей народного ополчения. – Так, так, так. Ну, что ещё?

– Вроде бы всё. – Адъютант посмотрел по сторонам. – В сейфе пусто.

Генерал опять потрогал шишку на голове – боль прошла, осталось только слабое горение. И под сердцем тоже разгоралась боль, такая боль, что впору…

– Вперёд! – Генерал это рявкнул так громко, словно перед ним был не один адъютант, а целый полк, которому предстояло выходить в поход. – Вперёд, ребятушки!

Лифт не работал. Пришлось маршировать по длинным переходам сталинской высотки. Кое-где велись ремонтные работы на площадках – мусор, грязь, угарный запах краски, разнокалиберные окурки на подоконниках.

Адъютант сказал, имея в виду министра обороны Нечестивцева:

– Они уже мебель завозят, нечестивцы эти. Лифт, наверно, грыжу надорвал.

– Всё теперь у них пойдёт нараскоряк, у этих нечестивцев, – заворчал Надмирский. – Эти хозяева привыкли ломать, а не строить.

– Осторожно! – предупредил адъютант. – Тут свежий бетон! Покачнувшись, Руслан Радомирыч остановился и посмотрел на ступеньку, на которой чуть не поскользнулся – на влажном бетоне завиднелся чёткий оттиск генеральского ботинка с полумесяцем тонкой подковки.

– Ну, вот, – с грустью подытожил генерал, – и я свой след в истории оставил.

В городе хозяйничала осень – кругом неприветливо, сыро. Ветер выл в проводах и трепал остатки листвы на деревьях. Обрывки газет и афиш – как бесноватые птицы – крутились под ногами и взлетали к самым облакам.

После погрузки в машину, генерал отпустил адъютанта, приказав ему навести марафет в кабинете и крепко-накрепко держать язык за зубами. Потом, уже на заднем сидении служебной машины, Руслан Радомирыч глубоко задумался, точно задремал. Просидев минуту-другую в оцепенении, Надмирский неожиданно вспылил:

– Поехали! Сколько раз я буду повторять?

Водитель с бычиным загривком содрогнулся и пролепетал, изумлённо вылупив глаза:

– Товарищ генерал, вы ничего не говорили. Я спросил, а вы молчите…

– Да? – Надмирский нахмурился, ушибленную голову потрогал. – Ну, извини, голубчик. Видать, не зря на пенсию-то гонят. Ну, ладно, брат, поехали. А маршрут у нас будет такой. Штаб-квартира. Знаешь?

– Так точно! – Шофёр включил мигалку, сделал неожиданный манёвр по встречной полосе и развернулся в ту сторону, откуда над городом всегда всходило солнце, а после революции и Гражданской войны солнце почему-то стало подниматься совершенно в другой стороне.