Одно его присутствие могло осветить ее мир и ускорить биение ее сердца. Ее притягивало к нему, как луну притягивало к солнцу. Его прикосновение проникло сквозь слои несовершенства и трагедии, которыми наградила ее жизнь, и наполняло Лань надеждой.

Она доверяла Цзэню.

Все ужасные истории и нежелательные воспоминания отошли в сторону, уступив место внутреннему инстинкту, направляющему ее.

Девушка подняла его руку с ожерельем.

– Поможешь мне его надеть? – попросила она.

Неверие, за которым последовали облегчение и радость, окрасили лицо Цзэня. Он наклонился к Лань. Она услышала его прерывистое дыхание, когда откинула волосы, чтобы обнажить шею. Закрыв глаза, она замерла и попыталась не думать о плотоядных прикосновениях посетителей чайного домика.

Девушка почувствовала, как шнурок скользнул по ее горлу, пока холодный амулет не замер на ее груди. Когда Цзэнь кончиком пальца коснулся ее кожи, Лань вздрогнула, но тошноты, которой она так боялась, не последовало. Вместо этого она почувствовала что-то новое. Тепло расцвело внизу ее живота, а в крови запылало желание.

Когда она осмелилась открыть глаза, то обнаружила лицо Цзэня всего в нескольких дюймах от своего. Его зрачки расширились. От него пахло горным ветром, дождем и дымом, и этот аромат пробуждал в ней желание быть с ним рядом.

Ей казалось вполне естественным наклонить голову и прижаться губами к его губам.

Даже тусклое освещение не могло скрыть удивления, мелькнувшего на его лице. Это чувство уступило место чему-то темному и пьянящему, воспламенившему Лань в тот момент, когда он привлек ее к себе. Медленно, мягко и неуверенно, он едва касался пальцами ее талии, словно боялся, что она сломается. Лань осознала, что Цзэнь боялся своим поцелуем пробудить воспоминания о том, что певицам приходилось терпеть от элантийцев.

Лань провела рукой по шелковистому водопаду его влажных волос. Его вкус – острый дым и беззвездные ночи, тихая печаль и нежная надежда – смыл воспоминания о циклах, проведенных в чайном домике. Сегодня вечером она была всего лишь девушкой, к которой впервые в жизни прикоснулся парень.

Цзэнь мягко отстранился. Его губы были нежными, когда он поцеловал ее лоб, а затем обе щеки. Обхватив рукой ее затылок, Цзэнь притянул Лань к себе. Он сделал только это – просто обнимал ее, обвив руками спину. В тишине, нарушаемой только шепотом дождя снаружи, их сердца бились в унисон.

Именно в этот момент она осознала, что Цзэнь понимает ее лучше, чем кто-либо другой. Теперь она знала, что больше всего на свете жаждала быть понятой так, как никто не понимал ее за последние двенадцать циклов. Ни добрые тетушки в деревнях, по которым она бродила, ни певички в чайном домике, ни старик Вэй, ни даже Ин… Пусть она отдала им частички себя и своего прошлого, но, как оказалось, она скрывала слишком многое, даже то, о чем сама в то время не подозревала.

Лань оказалась одной из последних выживших практиков. Дочерью женщины, которая хранила так много секретов. Последней из своего клана, обладающего способностью управлять ци с помощью песни.

Только почувствовав, как Цзэнь провел большим пальцем по ее щекам, она поняла, что плачет. Из-за горя, сдерживаемого на протяжении многих циклов, облегчения от осознания собственного Я и радости от того, что нашла кого-то, кто ее понимает. Глядя в глаза Цзэня, Лань чувствовала себя так, словно вернулась домой, словно смотрела в отражение своего собственного лица.

Цзэнь уложил ее на кровать. Девушка напряглась, когда он потянулся к ней, но парень только провел рукой по ее подбородку. Его глаза напоминали два спокойных черных омута. Сегодня вечером Лань впервые показалось, что она видит, что таится в их глубине: за стеной льда или бушующего пламени. Сегодня вечером, когда Цзэнь смотрел на нее, в его взгляде было спокойствие, мерцание чего-то, что могло бы быть радостью.

Они так и лежали бок о бок, глядя друг на друга и удивляясь маленькому чуду пересечения двух жизней, двух душ, что нашли друг друга в этом огромном мире. Бумажные окна остались распахнутыми навстречу бескрайним горам, серому небу и стуку дождя, но в этот момент их миры, возможно, просто обнимали друг друга.

26

Мы делим эклиптику[17] ночного неба на четыре области, каждой из которых управляет один из четырех Богов-Демонов.

Как отражение земли, небеса тоже подчиняются законам инь и ян, о чем свидетельствует рост и убыль Луны и бесконечный цикл дней и ночей.

Гаутама Сиддха «Императорский трактат по астрологии». Введение

Красный, синий, серебристый, черный: в иллюзорных кусочках ночного неба, наложенных поверх реального, над решетчатым потолком их временного жилища парили Боги-Демоны. Свет, очерчивающий их, менялся, подобно сиянию духовных огней в северных степях во время зимних Лун. Отец Цзэня говорил, что эти огни были ци душ воинов, что присматривали за своим народом.

Самое любопытное открытие он совершил при ближайшем рассмотрении звездных карт. В элантийской крепости он этого не заметил, но два квадранта казались пустыми, если не считать очертаний самих Богов-Демонов, сверкающих звездной пылью. Звездные карты представляли собой фрагменты ночного неба, составленные из определенного места в определенное время, и хотя на двух других фигуры Богов-Демонов были наложены на небо со звездами, Лазурный Тигр и Серебряный Дракон просто существовали на холсте черного небытия.

– Может быть, мама так и не узнала, где их искать, – предположила Лань, когда он упомянул об этом. – Или они были уничтожены.

Насколько Цзэнь знал, Бога-Демона невозможно было уничтожить, но он предпочел промолчать и начать поиски с двух других, полностью составленных карт.

Даже с учетом того, что работы стало в два раза меньше, расшифровка одного фрагмента заняло уйму времени. Нуждаясь в темноте, они спали днем и просыпались на закате под крики и песни деревенских детей, возвращавшихся домой с возделывания полей. В деревне детей было не так много, но их заводные песни на сладком южном диалекте Хин оживляли пустынные улочки.

«Завоевание – странная штука», – подумал Цзэнь. В то время как Хаак Гуна, Тяньцзин и другие большие города были клеймены элантийцами, существовали такие места, как Край Небес и эта крошечная деревушка, маленькие укрытия, избежавшие тяжести вторжения.

По крайней мере, пока.

Музыка смолкла, и звездные карты исчезли. Лань со вздохом плюхнулась на кровать с окариной в руке.

– В первый и в последний раз жалею, что мастер Геомантии, он же тухлое яйцо, сейчас не с нами.

Они провели в деревне Сияющего Лунного Пруда три ночи, две из которых работали над расшифровкой звездных