– Неудивительно, что она вас так отшивает. Вам бы сейчас ехать к ней домой и ждать на крылечке, пока она не вернется.

– Сомневаюсь, что она хочет меня видеть.

– А это уж пусть сама вам скажет. И что бы ни говорила, вы слушайте – и молчите. Как закончит, скажите, что вам жаль и что никогда такого больше не будет, только от чистого сердца. Если и это не поможет, тут уж ничего не поделаешь.

Рисковать надеждой Скотт не отважился. Эрлин не знала Шейлу так, как он. «Угробить жизнь», – сказала она тогда. Скотт мог бы поспорить, однако в глубине души, в презрении к самому себе, соглашался с этим.

«Мне нет прощения за то, через что тебе пришлось пройти из-за меня. – Никогда еще Скотт не выбирал слова так тщательно. – Совершенно очевидно, что в этот раз я не был просто пьян или вспылил. Это болезнь. Я воспользовался твоей добротой и великодушием. Ты так была со мной терпелива, Шейла, куда больше, чем я заслужил. Обещаю, что больше не потревожу тебя».

После работы он поехал к ней, чтобы привезти письмо лично. Машины у дома не было, газон давно не стригли. У Скотта сохранился ключ, который она ему когда-то дала. Он подумал бросить в щелку для писем и его, но не смог, боясь расстаться с призраком надежды. Скотт вспомнил их первое свидание в компании Эдди Майера, как близко друг к другу они танцевали в «Кловер-клубе». Тогда он совсем ее не знал, Шейла была таинственной незнакомкой. И все, что Скотт с тех пор о ней узнавал, только больше его к ней притягивало, хотя в конечном счете он сам же ее и упустил.

Скотт отогнал искушение всю ночь просидеть на крыльце – вышло бы неловко. Вместо этого он сел в машину и съехал с холма на бульвар, чуть высунувшись из-за поворота, как учила его она, и стал ждать, пока кто-нибудь пропустит.

На Рождество Зельду в качестве проверки отпустили домой одну. Скотти гостила в Балтиморе у Финнеев. Скотту ехать было некуда, не с кем и не на что, но он подрядил Фрэнсис помогать ему с выбором подарков. Для Шейлы он приготовил музыкальную шкатулку с «Лунной сонатой» и в канун Рождества оставил ее на крыльце. На следующее утро Фрэнсис доложила, что шкатулка исчезла.

«Дорогая мисс Грэм, – продиктовал он письмо. – Мистер Фицджеральд не раз предостерегал меня от вмешательства в его личную жизнь. Вероятно, это идет вразрез с его указанием, но считаю своим долгом сообщить, что он не находит себе места, вспоминая, как обошелся с Вами и мисс Стеффен. При содействии последней он полностью выздоровел, сожалеет о случившемся и надеется загладить свою вину. Нисколько не сомневаюсь в его искренности и могу поручиться, что в последнее время он действительно изменился».

«На Вашем месте я была бы осторожнее, – написала Шейла в ответ. – Мистер Фицджеральд склонен причинять боль тем, кто его окружает. Он эгоистичный, раздражительный человечек, верящий в собственное превосходство только потому, что читает стихи и двадцать лет назад был знаменит. Если он когда-нибудь поступит с Вами так же, как со мной, надеюсь, Вам хватит мужества уйти и больше никогда с ним не разговаривать, поскольку именно этого он и заслуживает».

Скотт кивнул и пожал плечами.

– Уже что-то.

Больше новостей от Шейлы не было. Неделями он находил в доме маленькие следы ее присутствия: пачка сигарет, записная книжка, халат. Все вещицы он собрал и отправил с набросанной от руки запиской, в которой значилось, что он навсегда покинет Голливуд, если ей так будет угодно. Блеф, в действительности бывший мольбой о снисхождении.

Несколько дней Шейла молчала, как бы взвешивая предложение. Снова близилась зима, а ее единственным достоинством в Южной Калифорнии были дожди, наполнявшие водохранилища и дававшие надежду фермерам. В душной спальне Скотт и Фрэнсис в поте лица трудились над романом, сшивая разрозненные отрывки воедино. Как-то раз дождь лил все утро. К обеду стучать по крыше перестало, выглянуло солнце и в деревьях заблестели капельки воды. Скотт обошел стол Фрэнсис, чтобы открыть окно, но оно не поддалось, заело намертво. Совсем он ослабел от лежания в постели. Скотт не сдался и после первой неудачной попытки взялся за раму, как штангист, дернул рывком и по резкой боли в груди понял, что делать этого не стоило.

На этот раз мир окрасился не в багряный, а в черный. Свет перед глазами гас, будто Скотт уходил под воду, деревья на улице расплылись в темные силуэты. Он дотянулся до стены и нащупал ее – по-прежнему твердую. Скотт ничего не видел – будто мешок на голову надели. Его качнуло, нога зацепилась за стол, и он рухнул на Фрэнсис.

Первым делом Фрэнсис позвонила отцу, потом – Шейле. Та примчалась в больницу вся в слезах.

– Я бы себе никогда не простила, если бы ты умер! – сказала она, от страха забыв о строгости.

Весь день они провели вместе, а рядом хлопотала Фрэнсис. Решили, что пока Скотт останется в Энсино. Вечером на дежурство заступила Эрлин, затем пост приняла Шейла. Они сменяли друг друга, как солдаты в карауле, так что Скотта ни на минуту не оставляли одного.

Когда Шейла переехала в квартиру в квартале от «Садов Аллаха», Скотт надеялся, что она пригласит его жить вместе, но она никогда об этом не заговаривала. Шейла и сейчас оставалась для него непостижимой, той женщиной, что отвергла маркиза. Он постоянно забывал, насколько она моложе и какой твердый у нее характер. Шейла считала, что Свони справлялся плохо, и подыскала ему другого агента, который нашел независимого продюсера на «Возвращение в Вавилон»[173]. Тысячу Скотт получил за права на постановку, еще по полтысячи ему гарантированно должны были выплачивать в течение десяти недель работы над сценарием, и дополнительный процент причитался, если фильмом заинтересуются студии. Действие происходило в Париже, а за основу сюжета Скотт взял случай, когда Розалинда пыталась увезти от них Скотти после первого срыва Зельды. Хорошо бы получить на роль девочки Ширли Темпл[174] – Скотту нравилась ее непосредственность. А его пусть сыграет Кэри Грант!

– Что ж, у них хотя бы подбородок правильный, – сказала на это Шейла.

– Нет, лучше пусть меня играет Боги! Да и выйдет дешевле.

Недели бежали, но и сбережения Скотта росли. В апреле «Унесенные ветром» собрали богатый урожай «Оскаров», и Скотту было приятно думать, что в статуэтке Сидни Говарда в какой-то мере есть и его заслуга. Три года подряд Маргарет Саллаван и Вивьен Ли признавались лучшими актрисами, произнося с экрана его слова. Как бы ни складывалась его судьба в Голливуде, этим он всегда сможет гордиться. Удивительно, как легко быть великодушным, когда на счету есть деньги!

Доктор Кэрролл принял сторону матери Зельды и тоже считал, что Зельду пора бы отпустить. Скотт боялся, что без врачебной помощи снова может наступить ухудшение, и заставил доктора пообещать, что тот примет ее обратно, возникни такая необходимость. И вот, когда все уже было решено и через неделю Зельду должны были выписать, ее заметили в Эшвилле, когда та пила горячий шоколад у автомата с напитками.