— Вроде дышит, — с долей сомнения протянула Талла.

— Сойдёт, — Верд подхватил вырубленного под мышки и отволок в комнату.

Талла больше мешалась, то приподнимая, то вновь роняя ногу безвинной жертвы, но наёмник на неё не цыкал, втайне любуясь на сосредоточенно нахмурившуюся девушку. Такая нежная и заботливая, что дух захватывает!

— Давай его свяжем, — Талла стащила с кровати подушку, приподняла за опасно затрещавший чуб голову надзирателя и подоткнула.

Чуть поколебавшись, наёмник отказался от затеи:

— Нечем. Лучше крышку сундука откинь.

— Ты же говорил, там неудобно!

— Ужасно неудобно, — подтвердил Верд.

Колдунья ухмыльнулась:

— Вот и ладненько.

Подушку, тем не менее, тоже положила. Правда сверху, на лицо охотника. Зато взбить не забыла.

Верд мысленно похвалил себя, что не поленился разыскать второй ключ от покоев. Теперь, покуда Кара не отопрёт замок лично, пропажи дурной никто не заметит. А ежели оставшийся внутри парнишка примется колотить, никто и внимания не обратит.

Талла легкомысленно пошла вперёд, так что наёмнику пришлось дёрнуть её за пояс, оттаскивая к себе за спину. Колдунья даже скорости не сбавила.

— Как думаешь, Санни ещё жив?

— Очень на это надеюсь, — Верд выглянул из-за угла, проверяя, нет ли кого в следующем коридоре, отпихнул высунувшуюся вслед за ним девчонку, — потому что хочу найти его и прибить сам. А это ещё у тебя что?

С некоторым недоумением изучив содержимое своих же рук, Талла сообщила:

— Швабра.

Верд приподнял брови, показывая, что информации всё ещё недостаточно.

— Вон там стояла, — пояснила девушка и тяжело вздохнула, вынужденная уточнять столь очевидные вещи: — Сражаться же!

Наёмник обидно заржал, представив дурную со шваброй наперевес, несущуюся на толпу мужиков. Полегли бы все. Хотя бы от смеха.

— На, — сунул он ей нож. Благо, вернувшись домой, успел и переодеться и запас оружия пополнить.

Талла прикрылась от него деревянной рукояткой:

— Я лучше так. Знаешь, не очень люблю оружие… — и резко подалась вперёд, замахиваясь.

Дерево затрещало, кажется, аж дугой выгнулось, но выдержало. Подошедший к ним охотник сполз по стеночке до того аккуратно, что прихваченная им с кухни миска похлёбки так и осталась прижатой к груди. Талла любовно погладила швабру.

— Там второй такой нету? — под впечатлением от выразительной продолговатой шишки на лбу сослуживца мужчина потёр собственный. Нет, с этой девкой надо держать ухо востро!

Когда на кухне Сантория не обнаружилось, и Талла и Верд малодушно подумали, что, в принципе, служитель в силах выбраться и сам. Однако вслух сказали совсем иное:

— Его могли где-то запереть?

— Боюсь, всё куда хуже, — наёмник, на всякий случай, заглянул в холодное, но и там друга не обнаружил, только бочку с солёными огурчиками. Он перегнулся через её край, словно надеясь на лопоухий упитанный улов, поворошил и явил колдунье добычу. Та поморщилась, так что Верд пожал плечами и захрустел сам. — Он мог запереться где-то добровольно. И, боюсь, я догадываюсь, где.

Найденный Санни натянул одеяло до самых лопоухих ушей.

— А я ей и говорю: как смеешь ты, распутница, предлагать мне — верному служителю трёх Богов… — мгновенно нашёлся он.

— Ну-ну, — поддакнул Верд.

— И я такой: слушай же молитву, женщина!

— Да-да, — наёмник привалился к дверному косяку, выражая готовность слушать байки, пока сказочник не утомится.

— Ну и того… покаяться предложил…

— Угу, и погрешить маленько, чтобы было, об чём каяться.

— Да как ты можешь! Я долгие годы хранил верность святому делу!

Первой сдалась Талла, которой явно не нравилось находиться в опочивальне Кары, пусть и в отсутствии хозяйки.

— Ладно, мы поняли. Вы тут молитвы читали. Пойдёмте уже, а?

Верд попытался растолковать, мол, какие молитвы, они тут кой-чем другим занимались, но дурная зажала уши и замотала головой:

— И слышать ничего не желаю! Молитва — дело сугубо личное, обсуждать его не след. Санни, поторапливайся!

Служитель выразил готовность безропотно следовать указаниям, но, чуть приподнявшись, смутился и попросил:

— Только рясу подайте… Вон там, за дверку зацепилась…

Короткими осторожными перебежками они добрались до выхода. Почти все охотники готовились к невесть какому важному событию и грохотали мебелью в огромной зале, которую Кара звала тронной (Верд раньше полагал, что в шутку). Людей в коридорах можно было по пальцам пересчитать, даже любопытные колдуньи попрятались по своим спальням. Так бы и прошмыгнула троица под самым носом у охраны, кабы тишину не нарушил звук разбитой посуды и знакомый зычный крик:

— Ты мне зубы-то не заговаривай! Я тебе ща морду-то твою самодовольную да порасцарапаю!

Талла поймала наёмника за рукав, заставив замереть перед дверью. Санни налетел на их спины и тоже вынужденно остановился.

— Дарая, — шепнула девушка.

А в комнате продолжали буянить.

— Подержи её, покуда не успокоится.

Тяжёлые шаги, удар, и характерный стон — мужской.

— Руки свои убрал, я сказала! Думали, девочку наивную нашли? Я вам этот домишко по брёвнышку раскатаю!

— Ламард, держи крепче, а то я взаправду разозлюсь.

— Слушаюсь, госпожа, — простонал охотник.

— Только попробуй! Руки убери! Убрал руки свои! Ага! Не нравится?! Так я ещё добавить могу!

Пришлось перехватывать дурную в поясе, чтобы тотчас не ломанулась спасать подружку. Верд поспешно зажал ей рот, пока не выдала всех криком, но Талла и одним взглядом выражала достаточно негодования.

Побеждала ли Дарая, по звукам определить не удавалось. Но что не сдавалась без боя, так точно.

— Я до тебя доберусь, гадина! Дай только… ай! Пусти! У-у-у! Дай только время, я тебе все волосья повыдираю! Я тебе… я тебя… я всех вас…

А потом Дарая завыла. Горько, безнадёжно, по-волчьи пусто. В том вое звучала глухая тоска и бессильная злость.

Тогда Кара заговорила. Так, как умела только она. Этот голос вытаскивал из бездны, сращивал разломленное. Все, признавшие Кару хозяйкой, когда-то слышали его. Верд точно знал, что сейчас узкие ладони скользят по волосам бессильно обвисшей Дараи. И что сначала голос кажется назойливым жужжанием, проникающим под кожу, мешающим забыться… Но он же мешал умереть тогда, когда смерть казалась избавлением. Этот голос до сих пор змеёй сидел под его собственной кожей и заставлял радостно вилять хвостом, получив приказ от любимой хозяйки. Талла говорила, что мать околдовала охотников. Нет, это неправда. Но голос, который вырвал тебя из объятий темноты, не слушать невозможно.