Казалось бы, что в этом плохого? Да только сомнения закрадываются в душу старого контрразведчика: вряд ли, пребывая в таком «невоенном» городе, штабисты Верховного командования вермахта, как и штабисты родов войск, способны реально оценивать ситуацию на фронтах. Умиротворенность притупляет остроту восприятия ситуации, а это всегда опасно — и для отдельно взятого диверсанта, и для воюющей империи.

— Разве совещание состоится не в здании Главного управления имперской безопасности? — с трудом оторвал Гюнтер взгляд от внезапно открывшегося ему небольшого озерца, за которым начинался район вилл, коттеджей и просто крестьянских домов, доставшихся Берлину в наследство от некогда существовавшей здесь пригородной деревни.

— Первоначально предполагалось, что в управлении, — не оборачиваясь ответил сидевший рядом с водителем штурмбаннфюрер СД Хейне[52]. И вновь многозначительно умолк.

«А ведь этот наглец ведет себя так, — внутренне вскипел фон Готтенберг, — словно везет нас не на совещание, а в один из секретных концлагерей СС. Впрочем, возможно, так оно и есть. Почему ты не допускаешь такого поворота событий, барон?»

С той поры, как штурмбаннфюрер встретил их в аэропорту, он уже дважды повел себя нетактично. Во-первых, не предложил место рядом с водителем значительно старшему по чину вице-адмиралу, а во-вторых, до сих пор так и не соизволил сообщить прибывшим «фронтовикам», куда их везут. Офицеры СД всегда отличались снобизмом и наглостью, но похоже было, что даже в их среде Хейне вел себя слишком уж вызывающе. Тем более что происходило это в его, офицера СС фон Готтенберга, присутствии.

Возможно, барон и попытался бы привести этого наглеца в чувство, но мешало присутствие в салоне опеля вице-адмирала. Тем временем сам командующий Стратегическими северными силами оставался холодным, как айсберг, а потому совершенно безучастным. Ему так осточертели серые скалы Норвегии и боло-та лапландской тундры, что теперь он сдержанно, бессловесно довольствовался всем тем, что способно было открыться за стеклом дверцы.

— И все же потрудитесь объяснить, штурмбаннфюрер, куда мы направляемся, — как можно жестче поинтересовался фон Готтенберг.

— Уже в аэропорту мне сообщили, что совещание будет проходить в пригороде Берлина Ораниенбурге, в охотничьем замке Фриденталь. Это связано с тем, что Гиммлер полностью возложил ответственность за операцию на СД. «Освободив от нее разведку и штаб люфтваффе, а значит, и самого Геринга», — завершил его мысль фон Готтенберг.

Название замка Фриденталь вам о чем-нибудь говорит?

Готтенберг и Штинген многозначительно переглянулись. Единственное, что им было известно, что с некоторых пор высшие чины облюбовали этот замок, затерянный в глубине старинного, в английском стиле созданного, парка для своих совещаний и встреч с иностранными резидентами, чье появление в самой столице было крайне нежелательно. И еще просачивалась информация, что именно здесь, в замке Фриденталь, под эгидой СД, планируется открыть особую разведывательно-диверсионнную школу, в которой будут готовить иностранных резидентов и вождей национально-освободительных движений, а проще — предводителей заговорщиков и путчистов[53].

* * *

Охотничий замок встретил их суровой готикой декоративных башенок, гулким перестуком старинной брусчатки, которой был вымощен внутренний дворик, и мрачными сводами внутренних переходов.

Роль приземистого и непомерно тучного бригадефюрера СС Штоффа, открывавшего это совещание, свелась в тому, что он представил полковника Ровеля, которому, собственно, и поручено было доложить собравшимся о подготовке новой, особо секретной операции. А затем возглавить её.

— Господа, — вальяжно, с какой-то полуаристократической ленцой проговорил генерал-майор СС, — полковник абвера Ровель принадлежит к тем немногим специалистам по России, которые не только обобщали и анализировали поступавшие из этой страны разведданные, но и сами какое-то время работали в логове коммунистов. Недавно фюрер лично принял его и поручил выполнение особо важного задания. Все остальное он скажет сам.

Усевшись в кресло у давно не знавшего пламени старинного камина, генерал принялся с такой старательностью промокать вспотевшее лицо, словно камин этот был установлен на вершине Эвереста.

— Прежде чем речь пойдет об операции «Странник пусты-ни», — неспешно прохаживался между краем камина и краем стола полковник Ровель, — я хотел бы предложить вам, господа, обменяться опытом создания наших секретных баз на Земле Франца-Иосифа, которую представляет здесь майор авиации Кринг, на Новой Земле — гауптман Хорст, Новосибирских островах и острове Врангеля — штурмбаннфюрер СС Мерциг, а также баз «Северный призрак» и «Норд-рейх», расположенных в материковой части Русского Севера — оберштурмбаннфюрер СС фон Готтенберг.

Все доклады предшественников фон Готтенберга полковник выслушал, не задавая вопросов и никак не комментируя сообще-ютя. Лишь когда начал говорить барон, Ровель наконец-то оторвал взгляд от разостланной на столе карты Советского Союза и проявил хоть какой-то зримый интерес к тому, о чем идет речь. И только после доклада Готтенберга бригадефюрер СС Штофф оживился настолько, что решил задать несколько вопросов. Особенно его интересовало соседство с заставой русских и попытки пробудить имперские амбиции у представителей коренных народностей Севера, обращая их память к временам сибирского правителя Кучума. Причем после каждого ответа барона он, обращаясь к Ровелю, говорил: «Не правда ли, это любопытно, полковник? Не исключено, что вы можете столкнуться с такой же проблемой».

Вместо ответа полковник подал какой-то знак сидевшему чуть в сторонке, между боковой дверью и окном, обер-лейтенанту, и тот вынес из соседней комнатки большой стенд на подставке, на котором была прикреплена карта южной части «советской Евразии». Но что именно имел в виду бригадефюрер, стало понятно, когда заговорил сам Ровель. Это был человек с отчетливо выраженным славянским типом лица, к тому же по-германски он говорил со странноватым акцентом, очень близким к тому, каким обычно блещут «русские немцы» — уж кто-кто, а «прибалтийский барон» фон Готтенберг улавливал это очень отчетливо.