— Джо, ты должен мне сказать, в чем дело. Что происходит?

Покачав головой, я уселся за стол и прижал руки к вискам. Нужно было срочно принять лекарство от головной боли. Потянув к себе газету, я мрачно уставился на нее. По словам Анджелины, члены общины ППИ хорошо с ней обращались: «Они были так милы со мной! Думаю, они знали, что со мной происходило».

— «Они были так милы»? — Я поднял на нее взгляд. — И ты действительно это сказала? «Думаю, они знали, что со мной происходило»? Насколько я помню, ты говорила совсем другое.

— Нет. — Она покраснела. — Я не хотела… — В смущении она потерла нос. — Я не хотела, чтобы это прозвучало неприятно.

— Неприятно? — Я вздохнул. — Послушай, ты считаешь, будто знаешь, что делаешь, но мы столкнулись с очень опасными вещами. Было неразумно вообще с ними разговаривать.

— Все это лишь ради самосохранения.

Я смерил ее холодным взглядом, мои слова прозвучали, словно эхо:

— Ты считаешь, что это нужно для самосохранения?

— Да, считаю.

— А знаешь, как это выглядит? Знаешь, как это выглядит с моей точки зрения?

— Как?

— Это выглядит не только так, словно ты излагаешь другую историю, отличную от той, которую рассказал я, что немного смущает, поскольку эта часть книги уже сдана в издательство…

— Пожалуйста, не ругайся.

— Послушай! — Я поднял руку. — Дай мне закончить. Это выглядит не только так — для меня это еще выглядит как попытка усилить вражду. Кажется, что ты дразнишь своего отца.

— Дразню? — Она фыркнула. — Ну, это просто глупо. Как я могу его дразнить? Он же умер!

Я опустил руку и посмотрел на нее очень серьезно.

— Присядь.

— Зачем?

— Присядь.

— Джо! — сказала она, усаживаясь за стол напротив меня, лицо ее слегка побледнело. — Ты меня пугаешь.

— Они едут с Обана, чтобы с нами поговорить. Что-то случилось.

— С самого Обана?

Я вздохнул.

— Анджелина, ты думаешь, что видела в морге своего отца, но… — я взял ее за руку, — …но это не он. Они сделали анализ ДНК.

Она отдернула руку, краска сбежала с ее лица.

— О чем ты говоришь?

— Это был не он. Я знаю, ты… я знаю, ты хотела, чтобы это был он, и знаю почему, — но это не так.

— Боже мой! — прошептала она, закрыв лицо руками. — Боже мой, ты говоришь серьезно? Да, ты говоришь серьезно. Это был не он.

— Ты не виновата — они не меньше твоего хотели, чтобы это был он. Но теперь я вижу, что вы с Дансо оба пытались ухватиться за соломинку.

Она несколько раз шумно вздохнула, переваривая полученную информацию. Потом медленно, очень медленно подняла глаза к кухонному окну, плотно закрытому шторами. Повернувшись, посмотрела на запертую входную дверь.

— О нет! — прошептала она и ухватилась рукой за горло. — Это что, баррикада? — Она посмотрела на меня. — Ты устроил баррикаду? Они думают, что он уже направляется сюда?

Я долго молчал, потом взял ее за руки.

— Они будут здесь через два часа. Снаружи стоит полицейская машина. У нас все будет хорошо.

Последние несколько дней небеса низко нависали над Лондоном, но ничем больше себя не проявляли. Но этим утром, как раз перед обедом, облака наконец стряхнули с себя апатию и обрушили шквал градин на маленькие стандартные домики северного Лондона. Град словно картечь барабанил по крышам, бешено отплясывал на мостовых.

Тем утром мы разговаривали мало, но я был уверен, что Анджелина думает о том же, о чем и я: какой Малачи сообразительный, наверняка он может проскользнуть сюда по вентиляционным каналам, по дымоходам или даже пролезть через дыру в половице. Она включила свет во всех комнатах, заглянула под все кровати и проверила все шкафы. После этого направилась в гостиную и попыталась читать свою газету, но никак не могла сосредоточиться. Время от времени она вставала и подходила к застекленной двери, отдергивала занавеску и выглядывала в мокрый сад.

— Там кто-то прячется за деревом, — сказала она в полдень, прижимая нос к стеклу. Я подошел посмотреть. Это был полицейский в ботинках и синем свитере. Увидев нас, он помахал рукой. Мы помахали ему в ответ, после чего Анджелина перестала выглядывать в сад и отдергивать занавески.

Замки на окнах меня не удовлетворяли — я забил гвозди в полозья, чтобы блокировать подъемные окна, а прорезь почтового ящика заклеил липкой лентой. С фонарем в руках я залез на чердак, разорвал джинсы, пока ползал там, проверяя каждую черепицу, каждый кирпич, каждую балку, каждый подгнивший рулон изоляции; град барабанил по крыше в сантиметрах от моей головы — это было все равно, что слушать, как с небес разверзается ад.

— Подвал! — покончив с этим, сказал я. Анджелина сидела на кушетке, кусая ногти и беспокойно поглядывая на часы. — Я собираюсь проверить подвал.

— А это обязательно? — Вскочив, она вслед за мной заковыляла к двери в подвал. — Ты не можешь остаться здесь? Они приедут с минуты на минуту.

— Я недолго.

Освещая путь фонарем, я спустился по расшатанным ступенькам. Анджелина стояла наверху, глядя, как я постепенно растворяюсь во мраке. Дверь в сад я закрыл и привалил к ней газонокосилку, но сейчас вбил в нее еще четыре гвоздя, чтобы удостовериться, что она не сдвинется с места. Закончив, я присел на старый шезлонг и выключил фонарь, давая темноте немного отдохнуть. Пахло мохом и бензином, а также чем-то более старым, более знакомым. Анджелина спустилась по лестнице и направилась на кухню, половицы скрипели под ее ногами.

Включив фонарик, я направил его на расположенные под кухней растяжки, где с потолка срывались маленькие струйки пыли. Своими комментариями насчет ППИ Анджелина поставила меня в глупое положение. Она не могла этого понимать, но она здорово меня подставила. Придется переговорить с Финном, чтобы изъять эту часть рукописи. Я направил луч света на четырехугольные ниши под передней лужайкой. Все было как прежде — рухлядь свалена в кучи, смутно поблескивает старый холодильник. Странно, что в подвале ничего не изменилось, тогда как наверху все стало совсем другим.

Зазвонил дверной звонок. Я поднялся по лестнице, выключил фонарик и задвинул засов на двери подвала, толчком вернув его на место.

— Они здесь. — Я подошел к передней двери, включил фонарь и прижался лицом к стеклу.

— Да? — сказал я. — Что вы хотите?

— Это мы, — сухо ответил Стразерс, заглушая стук града. — Прямо из солнечного Обана.

Отодвинув цепочки и засовы, я открыл дверь. Полицейские стояли на крыльце, неприветливые и угрюмые, плечи их были покрыты градинами. На темной улице появилась еще одна полицейская машина, огни проблескового маячка лениво вращались, водитель смотрел на нас, опершись локтем о руль.