Везучий карьерист от сохи, что тут скажешь!

Посиделки наши затянулись за полночь, говорили о разном – о кино, о литературе, о творящихся в государстве несообразностях и, естественно, о наших милицейских наболевших проблемах.

Я держал ухо востро, выбрав для себя образ служаки с толикой интеллекта, категорически убежденного в праведной подоплеке нашего общего дела. И на двусмысленное замечание генерала по поводу своей просторной квартиры и ее дорогостоящей обстановки, произнесенное, впрочем, вскользь и даже с одобрением, заметил, что до женитьбы обитал в условиях спартанских, но вот, довелось встретить на жизненном пути обеспеченную кинозвезду, и теперь приходится приноравливаться к бытовым излишествам бомонда…

Ольга умело подыграла:

– Он до сих пор не умеет пользоваться посудомоечной машиной. И здоровается за руку с охранником на входе.

Тут уж, она, конечно, подоврала: я даже из своей конторской комендатуры половину вертухаев в упор не видел, но общую канву представительского образа нашей семьи моя женушка уяснила мгновенно, интуитивно, и все сыграла умно и точно.

И – подействовало! Поверилось публике в идейную основательность мою, нежданным случаем отблагодаренную, после чего, претерпев подозрительную паузу раздумья, принципиальный генерал сподобился на откровенность, выдавив ядовито:

– Ну, Есин-то у вас, как слышал, особенной скромностью не отличается. – И – хлебнув водочки, изрек: – И уж у него-то хоромы – короля Борнео не стыдно принять.

– По причинам обоюдного неприятия в гости он меня не приглашал, а потому – не в курсе, – отрезал я. – Но нечто подобное – слышал…

– А в чем причина неприятия? – Голос генерала звучал умиротворенно.

– Мне не нравятся коммерсанты от милиции, – угрюмо проронил я. – А коммерсантам от милиции не нравятся те, кому не нравятся они. Но, – отмахнулся, – пусть это заботит их, а не меня. – У моего департамента другие показатели: только за последний месяц три крупные банды порублены. И откупных с бандитов мы не берем. Проверено многократно. Всеми компетентными службами.

Кстати, я не солгал. И, проникнутые убежденностью моего тона, гости согласно и уважительно наклонили головы.

– Но работаешь ты дерзко, – заметил генерал, изучающе глядя на меня. – Воспитал дикую дивизию. На закон не оборачиваешься. Прокуроры в негодовании.

– Есин – тоже, – ответил я. – Поскольку к нему, всесильному, несутся мольбы, а договариваться не с кем…

– А Филинов? Не давит?

Это уже походило на разработку, что меня насторожило, причем всерьез…

– Да чего мы о грустном! – озарился я бесшабашной улыбкой. – Все и всё давит, а наше дело – крепчать! Хотя бы тост за хозяйку кто предложил…

– Ох, и правда… – Коромыслов крякнул, залившись смущенным румянцем, как рябина на морозном заутреннике.

Выпили за хозяйку, милицейский писатель пожелал ей успеха в творческом исполнении роли по его сценарию, далее пошли разговоры общие, никчемные, про жизнь как таковую и теперешнее ее социальное устройство, и тут гости проявили обоюдную пристрастность, славя через слово прошлый советский порядок, его стабильность и всеобщую дисциплинированную утихомиренность.

– Хрен ты при коммунистах прописался бы в Москве, если приехал из Азербайджана, – говорил генерал. – Ну, если только женился, предположим. Да, тогда бы прописали. А дальше – куда? На рынок? Там свои русаки заправляли. И как заправляли! В дворники азеру податься? Не взяли бы, рязанских и тульских хватало! Да и вообще у этих черных руки из жопы растут, из них мастера – никакие, а в головах – темная ночь. У них только продай-купи, вся концепция. А когда сняли их с советского довольствия, тут у них под задницами пожар вспыхнул. Куда деваться с феодальными своими правительствами и с прежними аппетитами? В Россию хлынули, тут хлеб и соль. А чечены? Те вообще в Москве раньше не появлялись, о них только слухи ходили, есть, мол, такой народец… Все с рождения – бандиты! Но когда деньгами шальными запахло, они – тут как тут. А вот таджики – другие. Спокойные, мирные, но что умеют? Только копать и цемент месить. Дай им любой инструмент – запорют за день. У меня на даче целину поднимали – три лопаты сломали. Думаешь, черенки? Клинки пополам! И ладно бы клинки из железа! Отборная сталь! А один титановый был, и тот треснул!

– А китайцы, вьетнамцы… – посетовал культурный писатель. – Тля незаметная. А как прижилась? В тени, в сторонке, а сотни миллионов из страны уводит…

– Ну, и давайте всем им шить по желтой пятиконечной звезде, – предложил я, стараясь не привнести в интонацию юмор. – Выдавать звезду на вокзалах и в аэропортах по приезде, нарушителям без опознавательного знака – год исправительных работ.

– Вот… ты действительно беспредельщик, правильно говорят, – добродушно погрозил мне пальцем Коромыслов, – но линию ведешь безусловно правильную, я бы лично одобрил…

– Была бы команда, – молвил писатель мечтательно. – И всю бы эту черную публику разместили бы по назначению, за проволоку. Где за каждую испорченную лопату они бы головой отвечали. А братву и законников в неделю бы у стенки по всей стране кончили…

– А вот я их кончаю без команды, и меня обзывают беспредельщиком, – жалостливо откликнулся я.

– Надеюсь, команда последует, – задумчиво откликнулся генерал. – Рано или поздно. Дойдем до логического решения.

Я вскользь обернулся на Ольгу. Наши глаза встретились, и мы словно подтвердили мысленно свое понимание ролей в непринужденно развивающемся спектакле.

Она, наивная душа, думала, что приглашает к нам этаких сопричастных к культуре функционеров в погонах, духовно поднявшихся над серой толпой своих сослуживцев и подчиненных, в чем, собственно, были безраздельно уверены и сами приглашенные. Однако раскрепощающий сознание алкоголь сыграл свою коварную роль, обнажив те пласты, что таились за наносными поведенческими масками.

Перед нами были натуры жесткие, однобокие, призванные карать и надсматривать, и в этом состояла глубинная суть их натур. Но с другой стороны, только такие и были способны противостоять миру криминала, отступающего лишь перед силой и беспощадностью. И как ни крути, а наша страна без таких ребят прожить бы и выжить не сумела.

– А если подумать, – сказал я, – то что толку гнобить эту заезжую публику? Ее надо организовать и учесть. Она уже отсюда не уйдет. Ее привели сюда процессы неумолимые, исторически оправданные. Крах СССР погубил десятки миллионов, не сумевших приспособиться к новой среде, где каждый оказался одинок и беззащитен, и каждый стал барахтаться на волнах социума сообразно бушующим вокруг него волнам обстоятельств. Ну, а вакантные места пустыми не простаивают. И на них, естественно обосновались пришельцы.

– Сгубили Россию, – вздохнул генерал.

– Да никто не сгубит ее. И никогда, – сказала Ольга. – Все она поглотит, все на места расставит и в очередной раз выживет. Конечно, преобразовавшись. А что в мире постоянно? Любая страна существует, пока сохраняется ее дух. А дух России – в ее храмах. Я вчера была в церкви. Сколько людей, сколько молодых лиц… И ведь никто их силком туда не тащил…