– Бросайте детей в ущелье, и все в убежище! – скомандовал прималь.

Кулак ветра сбил его с ног. Невидимая стена плотного воздуха не позволила родителям подойти к краю обрыва. Они оставили неподвижные тельца спящих и бросились к каменной гряде, но не успели даже прикоснуться к ней. Она рушилась. Камни разламывались и катились прочь. Вихревые стены шли не только с юга. Они надвигались с четырех сторон. Клубы песка закрывали небо и зажимали его в колодец.

– Перестань! – закричал прималь, пытаясь дотянуться до Астре.

Он только теперь почувствовал его огромный дух, творивший безумие с Хассишан.

– Прекрати! Ты нас всех погубишь!

Но он не смог даже коснуться Астре. Крошечная фигура мальчика замерла на краю обрыва. Ни один волос на его голове не тревожил ветер, как не тревожил он детей. Укрытые от бури невидимыми щитами, они спокойно спали.

Мужчины закутались до головы и уселись среди руин бывшего убежища. Какой-то парень вместе с прималем пытался докричаться до калеки, но толку не было, и оба они метнулись к остальным.

Астре гнал песок и пыль, ломал камни и скалы. Тело умирало, но он не слушал его. Он заставил себя не подчиниться, и дух не сокращал расстояний. Рев Хассишан достиг облаков. Все мертвые сплелись вокруг Астре и помогали ему. Калека знал, что должен сделать, и не мог иначе. Он не жалел себя и уже ни о чем не думал.

Хассишан не знала такой бури. Она взрывалась ветром, лилась кипятком, выворачивала валуны. Четыре огромных пыльных щита врезались друг в друга, образуя сплошной плотный вихрь, лавиной стекавший в ущелье.

Больше никто не принесет сюда ни одного ребенка.

Камни рушились и катились в пропасть. Крупные и совсем мелкие. Куски скал и глиняные пылинки.

Ни один порченый не разобьется здесь.

Водопады песка засыпали пропасть. Серые и желтые струи лились со всех сторон. Ветер продолжал собирать пыльные клубы и заталкивать их в нутро могилы. Сегодня Цель была выше смерти, выше страха. Она родила в калеке силу, способную смести все на своем пути. Все, кроме жизней. Астре не дал задохнуться глупым, жестоким людям. Вместо этого он стремился сровнять ущелье с пустыней, залечить его рану, стереть с тела Хассишан, как неряшливый мазок, перечеркнувший холст жизни.

И ему это удалось…

У него есть имя. Шипящее, как змея. Шуршащее, словно сухие листья. Нехорошее имя. Неприятное. Только ветру нравится играть с ним, прячась за нитями пыльной паутины и с придыханием нашептывая: «Йеш-ш-ш-ши». Будто сами сгоревшие лезут прахом в щели, спеша познакомиться с тем, кто скоро станет их частью.

В норе холодно даже теперь, когда летняя жара загоняет скотину под сень деревьев. В такую пору лошади стремглав несутся к реке, едва втянув ноздрями запах влаги, а ленивые козы весь день валяются под навесом. Йеши облил бы их водой и остриг шерсть, чтобы не спеклись под ней. Но он прячется здесь уже тридень и не собирается выходить.

Корешки торчат. Ох, щекотные. Или это сороконожка проползла по шее? Их тут полчища. Гадкие, зато можно есть.

Черное солнце не найдет Йеши. Он не высунется из норы. Не покажется ему. Он спрятался хорошо и не будет спать. Не-е-ет, Йеши не будет смотреть странные сны. Если он закроет глаза, сороконожки поползут в уши. Но это не они на самом деле. Это лучи затмения пробираются в голову и показывают жуткие кошмары.

Йеши корябает ногтями мягкие земляные стенки и бросает горсти ко входу, чтобы внутри стало шире. Когда-нибудь тут появится целый город. Да-да! Целый город! Йеши будет все время копать. Он трудолюбивый.

Что это под пальцами? Мох? Мягкий, как козья шерстка. Жаль, козы не едят мох. Они не станут жить под землей, но у Йеши есть их шкуры со свалявшимся мехом. Мертвые козы греют его.

Йеши вздохнул и тут же вздрогнул, затрясся всем телом.

Кто это идет сюда?! Чьи шаги?! Чьи?!

Снаружи начали сдвигать камень, закрывавший вход в нору.

Йеши вцепился в него и зарычал утробно.

– Там ли ты, пастух? – послышался мужской голос.

Йеши зарычал снова.

– Я знаю, что это ты. Позволь сдвинуть камень и побереги глаза от света. Я принес тебе парного молока, теплого хлеба и мяса. Ты ведь голоден, не так ли?

Кислая слюна заполнила рот Йеши.

Не-ет! Его послало черное солнце! Это оно отправило его! Хочет, чтобы он сдвинул камень! Чтобы лучи добрались до Йеши и слова полезли ему в голову!

– Р-р-р-р-р!

– Я освобождаю вход. Зажмурься, не то ослепнешь.

Пронзительная полоска света резанула Йеши. Он шарахнулся вглубь норы. Закрыл лицо руками.

– Погоди. Я сделаю тебе тень. Вот теперь можешь приоткрыть глаза.

Йеши почти не расслышал слов за бешеным стуком сердца и шумом крови в висках. Он сидел бы неподвижно еще долго, но почуял запах. Не мог не почуять. Перебивая сырой дух леса, ворвался в ноздри аромат жареной свинины. Забился в горло. Все нутро выворотил проклятый.

Йеши заплакал, размазывая грязь по лицу.

– Выбирайся и поешь. Ты замерз, я погляжу. Тут теплее, хоть и пасмурно сегодня.

Стало быть, солнца не видно? А как же слепит.

Йеши проплакался, и резь в глазах утихла. Он наконец-то разглядел мужчину, присевшего на корточки у входа в пещеру и загородившего большую часть света. Ему было лет сорок, если Йеши еще мог оценивать возраст людей. Лицо худое. Борода подстрижена остренько. На наконечник стрелы похожа. Усы тонкие, как у жука рожки. Глаза не поймешь какого цвета. Поверх одет в платье странное – разлетайка без единой застежки. Под ней штаны, заправленные в сапоги.

– Выбирайся, пастух. Надо тебе хоть руки отмыть. Ох и вонь ты тут развел.

Человек встал и отошел от входа.

– А ты кто? – с трудом спросил Йеши.

Собственный голос показался ему непривычным.

– Мое имя Такалам. Но я вижу, мы ровесники. Можешь называть меня Такалу.

Минуту спустя Йеши впился зубами в мясо. Сочное, жир по губам течет. Пастух собирал его с подбородка, обсасывал пальцы. Он прикончил все за пару минут, и желудок не слишком обрадовался плохо прожеванным кускам.