Время шло, Кейн оставался пленником в Нинне. Но в храм его больше не водили и в качестве оракула выступать не принуждали.

Однажды в городе случился переполох. Кейн слышал, как ревели на городской стене трубы, как гремели внизу литавры. На улицах лязгала сталь, и даже в его, так сказать, мансарду доносился топот марширующих воинов. Кейн выглянул наружу и увидел на равнине, за стенами, нагое чернокожее воинство, подступавшее к городу. Горели на солнце наконечники копий, колыхались на ветру головные уборы из страусовых перьев, доносился ослабленный расстоянием боевой клич…

Сула влетел в комнату, глаза у парня горели.

— Там мой народ!.. — выкрикнул он. — Они пришли воевать против Нинна! Мой народ — воины! Катайо — наш царь, а Богага — военный вождь! Честь военных вождей сулаев заключена в мощи их рук, ибо вождем становится муж, убивший своего предшественника голыми руками! Так и Богага завоевал свое место, но еще немало дней пройдет, прежде чем кто-нибудь сумеет его одолеть! Потому что он — самый могучий!..

Окошко в комнате Кейна предоставляло наилучший обзор происходившего за стенами, поскольку помещалось на самом верхнем уровне в храме Баала. Вскоре в комнату явился жрец Ямен со своими угрюмыми стражниками, Шемом и еще одним столь же сумрачным эламитом. Они встали возле другого окна, устроившись так, чтобы Кейн не мог до них дотянуться.

Вот распахнулись громадные ворота: ассирийцы выходили из города навстречу врагам. Кейн прикинул, что там было не менее пятнадцати сотен вооруженных солдат. Значит, в городе оставалось еще около трехсот: царские телохранители, часовые на стенах и домашние войска знатных вельмож.

Кейн видел, что ассирийская рать выстроилась четырьмя отрядами. Центр, численностью примерно в шестьсот душ, выдвинулся вперед. Фланги состояли из трехсот воинов каждый. Остальные триста плотным строем следовали за центром, замыкая фланги сзади. Все вместе выглядело наподобие трапеции, развернутой узкой стороной вперед.

Воины были вооружены дротиками, мечами, булавами и короткими тугими луками. На спинах висели колчаны, щетинившиеся перьями стрел.

Нинниты вышли на равнину в строгом боевом порядке и остановились, по-видимому занимая позицию в ожидании атаки. И она последовала незамедлительно. Кейн оценил число нападавших примерно в три тысячи, и даже на таком расстоянии бросались в глаза их воинское мужество и телесная мощь. Беда только, сулаи воевали каждый сам по себе, без какого-либо строя и системы. Они бросились вперед беспорядочной толпой… и были встречены ливнем смертоносных стрел, которые пронизывали их щиты из буйволиной кожи с такой легкостью, как будто те были сделаны из бумаги.

Ассирийцы повесили щиты на шею и выпускали стрелу за стрелой. Они не делали залпов, как стрелки Креси и Аженкура, но тем не менее стреляли плотно и без перерывов. Черные воины с отчаянным мужеством бросались вперед, в самую гущу убийственных стрел. Кейн видел, как умирали целые ряды нападавших, как мертвые тела усеивали равнину. Но уцелевшие бежали и бежали вперед, с потрясающей легкостью отдавая свою жизнь. Кейн только дивился безукоризненной дисциплине семитских воинов, стрелявших с полным хладнокровием, словно на учебном плацу. Их фланги выдвинулись вперед и несколько развернулись, встав в одну линию с центром. Те же, что двигались сзади, остались на своем месте. Они не двигались с места: им еще не довелось принять участие в битве.

Наконец нападавшие растратили свой пыл и откачнулись назад: смертному человеку не по силам было устоять под таким ураганом стрел. Неровный полумесяц, который поначалу образовали чернокожие, распался на части. В центре и на правом фланге сулаи отступали в полном беспорядке, догоняемые пернатой смертью, которую нинниты посылали им вслед. А вот на левом фланге сотни четыре осатаневших дикарей все-таки прорвались, несмотря на ужасающую стрельбу, и с несусветными воплями врезались в строй ассирийцев. Но еще прежде, чем они скрестили копья в ближнем бою, Кейн увидел, как резервный отряд развернулся на месте и скорым шагом направился на выручку левому флангу. Оказавшись перед лицом двойной стены в шестьсот воинов, закованных в броню, атакующие не выдержали, покачнулись и отступили назад.

Засверкали мечи и копья. Кейн видел, как чернокожие воины падали, подобно спелым колосьям под серпом, только вместо серпов были дротики и мечи ассирийских жнецов. Конечно, не все мертвые тела принадлежали соплеменникам Сулы; но на каждого убитого ассирийца приходилось по меньшей мере десять чернокожих…

Теперь нападавшие отступали уже по всему фронту. Железные ряды наконец сдвинулись с места, быстро, но в полном порядке. Они пошли через равнину, стреляя на каждом шагу и добивая кинжалами раненых. Пленных не брали. Из сулаев получались весьма скверные рабы… в чем Соломону и выпало тотчас же убедиться.

Все пришедшие в комнату Кейна не отрывались от окон, не в силах отвести глаза от кровавого зрелища. Сула стоял позади, и его грудь неистово вздымалась. Крики гибнущих соплеменников будили жажду вражеской крови, всегда дремавшую в сердце храброго воина, обращенного в рабство. И наконец, издав вопль, достойный взбешенной пантеры, Сула прыгнул прямо на спины своих хозяев. Прежде чем кто-либо из них успел сделать хотя бы движение, он выдернул кинжал из ножен на поясе Шема и по рукоятку всадил его между лопаток Ямену. Жрец завизжал, как раненая женщина, и, обливаясь кровью, упал на колени. Оба эламита бросились на восставшего раба. Шем попытался перехватить его руку, но не успел. Сула и второй эламит уже сплелись в один клубок, и ножи обоих моментально окрасились кровью.

Они катались по полу со сверкающими глазами и пеной на губах, нанося удар за ударом. Шем все пытался схватить Сулу за руку, но сам попал под удар катящихся тел и был отброшен в сторону. Не удержавшись на ногах, он растянулся у самого ложа Кейна…

Подняться он уже не успел. Закованный в цепи англичанин прыгнул на него сверху, словно большая и очень свирепая кошка. Настал-таки миг, которого он так долго ждал!.. Наконец-то он добрался до Шема!.. Эламит попробовал встать, но колено Кейна врезалось ему в грудь, проломив ребра. Железные пальцы пуританина сомкнулись на его глотке. Соломон почти что не обращал внимания на отчаянные усилия эламита, который бился, как дикий зверь, пытаясь вырваться из его хватки. Глаза англичанина застлал багровый туман. Он видел только, как ужас все больше наполнял безжалостные зрачки Шема. Вот они, наливаясь кровью, выкатились из орбит… вот из раскрытого рта вывалился язык… Бритая голова все сильнее запрокидывалась назад, и наконец его шея хрустнула под пальцами Кейна, словно переломленный сук, и мускулистое тело безжизненно обмякло.

Мгновенным движением англичанин сорвал с пояса мертвого заветный ключ. Еще мгновение — и он избавился от цепей, и вместе с ощущением свободы хлынул невероятный восторг. Он оглядел комнату, превращенную в побоище… Ямен испускал дух, растянувшись на каменных плитах. Сула и второй эламит лежали мертвыми. Оба они буквально изрезали один другого на куски, но ни один так и не разжал рук, закостеневших в железной хватке…

Кейн во весь дух кинулся вон из комнаты. Никакого плана действий у него не было; он хотел только поскорее выбраться из храма, который успел возненавидеть хуже ада. Он промчался по галереям, не встретив на пути ни души. Похоже, все храмовые прислужники столпились на стенах и наблюдали за битвой. Только на самом нижнем этаже Соломону пришлось столкнуться нос к носу с каким-то стражником. Пока воин с глупым видом таращил на него глаза, стремительный кулак Кейна разнес челюсть, заросшую смоляной бородой, и отшвырнул его, без сознания, прочь. Не теряя времени, Кейн завладел тяжелым дротиком воина. Неожиданная мысль посетила его: а что, если на улицах окажется так же пусто, как и в храме? Что, если все население занято созерцанием битвы? Чего доброго, еще и удастся незамеченным пересечь город и перелезть стену у озера…