– Кажется, я понял…

Она медленно подняла голову от магнитной ленты и вопросительно взглянула на него.

– Исследовательская группа отца изучала Страх, с большой буквы «С», – сказал Кристофер. – Во всех книгах подчеркнуто только то, что связано с этой базовой эмоцией.

– И пациент Четыре-Восемь-Восемь в «Гёустаде» тоже умер от страха, – подхватила Сара.

Кристофер вскочил в ораторском порыве, словно забыв о всей серьезности момента:

– Итак, отец и его помощники исследовали механизмы возникновения страха у человека. Но поскольку их основное внимание было сосредоточено на самом древнем в эволюционном плане отделе головного мозга – так называемом рептильном мозге, или мозге рептилии, – они изучали не просто какие-то фобии, а страх в универсальном, абсолютном смысле, тот, который поднимается из самых глубин подсознания и хранится в памяти нашего биологического вида. Первородный страх, который, желаем мы того или нет, присутствует в коллективной памяти всего человечества. Страх, с которым никому из нас не под силу справиться.

– Неудивительно, что ЦРУ причастно к этому научному проекту, – кивнула Сара, – и что твой брат подозревал военное применение результатов. Исследования твоего отца определенно имели целью разработку оружия – психологического оружия, способного вызывать неконтролируемый страх у любого врага.

– Именно так! – Кристофер обрадовался, что она пришла к тому же выводу. – Остаются три вопроса. Что экспериментаторы делали для того, чтобы вызвать неконтролируемый страх? Удалось ли им это? И какова его природа?

– Если страх, испытанный пациентом Четыре-Восемь-Восемь, убил его, на второй вопрос можно без колебаний ответить «да». Подопытные твоего отца, которых здесь подвергали экспериментам, кричали от того самого универсального, абсолютного страха. – Сара почувствовала волнение, но не время было поддаваться эмоциям. – Что касается двух других вопросов, – продолжила она, – чтобы ответить на них, нам не хватает кусочков головоломки. Единственное, что может дать подсказку, – тот странный аппарат для измерения неизвестно чего в операционной и вот эта диктофонная пленка.

Кристофер посмотрел на часы. До звонка Лазаря оставалось три часа двадцать две минуты.

– Заканчивай с кассетой, а я попробую разобраться с аппаратом. – Он быстро вышел из библиотеки и направился в операционную.

Устройство, о котором говорила Сара, быстро нашлось с помощью карманного фонарика, но, как и напарница, Кристофер не понял назначения второй измерительной шкалы с загадочными буквами «X», «P» и «T». Перебрал множество гипотез, пытаясь эти буквы расшифровать, однако картинка не складывалась. Тогда он еще раз осмотрел аппарат в поисках какой-нибудь не замеченной раньше надписи или кнопки – того, что помогло бы разгадать секрет железного ящика. В конце концов поднял его – и обнаружил, что к нижней крышке привинчена тонкая металлическая пластина.

Кристофер нашел скальпель и кончиком лезвия вывинтил четыре шурупа. Под пластинкой были две кнопки, подписанные «reset» и «memory»[10].

Он бросился к застекленному шкафу у стены операционной, выдвинул нижние ящики – там были упаковки бинтов, хирургические пластиковые пакеты, какие-то медицинские инструменты… Только в самой глубине, в картонной коробке, задвинутой в дальний угол, среди канцелярских принадлежностей обнаружился нераспакованный рулон бумаги для принтера. Сорвав с него прозрачную пленку, Кристофер вернулся к измерительному устройству, вытащил из-под верхней крышки пустую катушку и вставил новый рулон на ее место. Удостоверившись, что все готово, он нажал на днище кнопку «memory» в надежде, что распечатаются последние данные, сохранившиеся в памяти аппарата, и принялся ждать, затаив дыхание и не сводя глаз с длинной щели.

Вдруг внутри аппарата натужно загудело и застрекотало, будто он разминался, приводя себя в рабочую форму после долгого бездействия.

Кристофер впился зубами в костяшки пальцев.

– Давай! Печатай, черт тебя побери! – выпалил он.

Голос раскатился эхом в пустой операционной. Кристофер склонился над аппаратом, чтобы проверить, все ли в порядке с печатным механизмом, и в этот самый момент иглы пришли в движение и с громким потрескиванием принялись выстукивать на бумаге сохраненные данные.

Кристофер с трудом дождался, когда первый лист выползет из матричного принтера до линии отрыва, дернул его, но, лишь когда подоспел второй, он понял, что́ именно видит перед собой на бумаге, а как только из щели появился третий лист, ошарашенно охнул и бегом бросился к Саре.

Сара уже заканчивала свою кропотливую, ювелирную работу: ей удалось расправить магнитную ленту, просунуть ее под считывающие головки и намотать на бобины. Последний поворот карандаша – и она со вздохом облегчения подняла голову. Готово.

Как раз в эту секунду в библиотеку ворвался Кристофер, размахивая тремя листами бумаги. Сара подняла руку:

– Я закончила перематывать пленку. Слушай, – и нажала на кнопку play.

Он замер на месте. Из динамика диктофона раздалось чье-то дыхание, какой-то механический шум, шорох перелистываемых страниц, а потом Кристофер вздрогнул, узнав голос отца:

«Двенадцатое сентября тысяча девятьсот шестьдесят восьмого. Два года и сорок шесть дней экспериментов. Натаниэл Эванс. ЛС-34 оказался весьма эффективным катализатором регрессивного гипноза – восприимчивость к нему показали все три пациента. Сегодня утром, на две недели раньше, чем предполагалось, нам удалось достичь третьего временно́го слоя. Графортекс функционирует отлично и даже превзошел наши надежды: образы, сгенерированные сознанием испытуемых под гипнозом, фиксируются на бумаге с поразительной четкостью… Визуальные данные в распечатке… соответствуют главным этапам эволюции человека как биологического вида… Тем не менее перед нами стоит задача еще глубже погрузиться в прошлое, чтобы получить искомые результаты и предоставить министерству обороны материал, пригодный к использованию…»

Опять послышался механический шум – и все стихло. Кристофер с Сарой еще какое-то время хранили молчание, ожидая продолжения, но в библиотеке было слышно лишь их собственное дыхание. На всякий случай Сара не стала выключать диктофон – перематывать пленку она боялась, а запись могла возобновиться после перерыва.

Не говоря ни слова, Кристофер протянул напарнице три листа бумаги, внимательно наблюдая за ее реакцией.

А реакция оказалась такой же, как у него: Сара не поверила своим глазам. На каждом из трех листов был отпечатан грубый, но вполне различимый контур рисунка. Рыба, дерево, огонь.

– Где ты это нашел?

– Распечатал из памяти того аппарата в операционной. Вероятно, именно его отец и назвал графортексом. И если я правильно понял, эти рисунки – не что иное, как видения, возникшие под гипнозом в сознании подопытных и каким-то образом считанные машиной.