— У Мирскиллских водопадов, — добавил Зак.

— У нас было разрешение, — добавила Соннет. — Это территория лагеря «Киога», а дедушка Дэзи сказал, что ничего страшного, если мы там погуляем.

Гулять возле Мирскиллских водопадов было не очень хорошей идеей, но в группе из трех человек достаточно безопасно. Здесь дети попадали в беду так же легко, как и везде. Только места были более живописными.

— Мы хотели найти ледяные пещеры, — продолжила Дэзи. Ее голос странно дрогнул. Она включила камеру и повернула экран к Рурку. — Мы нашли одну. Вернее, ее нашла Соннет. Я сделала несколько снимков.

Странно, что эти трое не говорили все разом. Обычно детям не терпится рассказать о чем-то. Рурк скептически просматривал фотографии на экране. По наивности или незнанию люди часто обращались в полицию с ложной информацией. Кусок оленьего рога, найденного в лесу, они принимали за человеческую кость, шерсть животного на коре дерева — за волосы пропавшего ребенка, откопанное золото оказывалось рудой. В девяноста девяти процентах случаев все имело логическое и совершенно не криминальное объяснение.

Но не на этот раз. На этот раз при взгляде на фото никакой ошибки быть не могло.

— Этот снимок сделан сегодня? — спросил Рурк.

Все трое кивнули в унисон.

— Вы что-нибудь трогали?

Соннет мотнула головой:

— Нет.

— Мне понадобится карта памяти с этого фотоаппарата, — сказал Рурк. — Можно, Дэзи?

— Конечно. — С большими испуганными глазами она достала карту из фотоаппарата.

— Вы правильно поступили, ребята, — отметил Рурк и потянулся к телефону, чтобы вызвать ассистента.

Дженни постаралась воссоздать сцену, которую едва помнила. Она сказала Рурку по телефону, что сегодня прекрасный день для работы над книгой. Дженни проснулась ярким светлым днем. За окном лежал свежевыпавший снег. Она позвонила всем, кому обещала звонить каждый день: Нине, Лоре, Оливии и Рурку. Дженни позвонила им, зная, что в противном случае они все равно позвонят ей сами.

Дженни была в прекрасном настроении и готовилась весь день работать. Она развела огонь в дровяной печи и поставила чайник. Раздвинула шторы на окне с видом на озеро. Необъятный белоснежный простор с укрытым снегом островком посередине. Дженни заварила чай, надела джинсы и мягкий кашемировый свитер. Потом устроилась на мягком диване напротив огня, включила ноутбук и…

Ничего.

Это кошмарно. Здесь она находится наедине со своими мыслями и воспоминаниями, в идеальных условиях, но все равно не может писать. Слова не выходят, а когда она их выжимает, фразы кажутся избитыми, словно она подписывает поздравительную открытку или сочиняет рекламу для радио.

Да что с ней такое?

Сейчас Дженни совсем не чувствовала себя той писательницей, которая могла быстро выдать материал за несколько часов до выпуска газеты в печать. Тогда ее пальцы бегали по клавиатуре, мгновенно вырисовывая образы, словно она была не человеком, а фотоаппаратом, который делает снимок, после чего для подкрепления своих слов делилась каким-нибудь рецептом. Дженни частенько не хватало времени, но она всегда могла быстро набросать газетную колонку и всегда оставалась ею довольна.

А теперь у нее было полно времени, но собраться с мыслями не получалось. Сначала Дженни оправдывала себя тем, что она лишилась рецептов бабушки, которые сгорели при пожаре. Как она сможет написать о прошлом, не заглядывая в них?

Это просто отговорка, признала наконец Дженни. Особенно после того, как в «Менестреле» написали о пожаре, а Нина Романо попросила людей принести фотографии и вещи, связанные с семьей Маески и пекарней. К удивлению Дженни, за время ее поездки в Нью-Йорк Нина насобирала большущую коробку всевозможных предметов: фотографии, страничка из книги, старая форма для хлеба из пекарни, выпускные альбомы школьных лет Дженни и Маришки 1970-х. К большинству вещей прилагались записки с трогательными соболезнованиями: «Искренне сочувствуем вашему горю». Несколько вещей сопровождали денежные пожертвования, которые Дженни тут же направила в церковь, куда ходила бабушка. И все это сделали жители города, которых Дженни считала непросвещенными провинциалами. Наверное, Рурк все-таки был прав. Ее дом в этом городе.

Мартин Грир дал Дженни задание, которое кардинально отличалось от того, что она делала раньше. Теперь одних рецептов и сценок из жизни Дженни было недостаточно. Ей требовалось более глубоко осмыслить работу семейной пекарни. Мартин хотел, чтобы книга была наполнена подробностями и эмоциями, которых не могло быть в обычной колонке. Мартин хотел видеть в книге печальные моменты: уход матери Дженни, отсутствие ее отца и его внезапное появление. И несмотря на то, что мистер Грир знал о Джоуи лишь отдаленно, он почувствовал связанную с ним трагедию. Дженни не была уверена, что сумеет найти слова, чтобы все это описать.

В отчаянии она поднялась с дивана и принялась ходить взад-вперед, сунув большие пальцы в карманы джинсов. Потом включила радио. Отсюда оно хорошо ловило только одну станцию. Мелодии выбирали уже давно устаревшие, но иногда ей хотелось немного разбавить тишину. Дженни походила еще. Играла My Sharona, но ей не хотелось под нее танцевать. После песни включили неказистую рекламу, слоган которой гласил: «Палмквист — ювелирные магазины для вашей семьи с 1975 года».

В 1975 году мать Дженни была красивой молодой девушкой. После школы она подрабатывала кассиром в ювелирном магазине. По рассказам бабушки и дедушки, она была амбициозной, поэтому и стала работать в ювелирном магазине помимо своей утренней смены в пекарне. Даже Джейн Беллами помнила, что Маришка всегда стремилась добиться успеха.

Дженни открыла один из школьных альбомов своей матери. Лора говорила, что людей привлекала в Маришке ее бесшабашность. У Дженни это качество отсутствовало. Возможно, будь мать рядом, эта бесшабашность передалась бы и ей.

Но хотелось ли ей быть похожей на Маришку? Хотелось ли ей так же сильно любить приключения, чтобы в конце концов оставить свой дом в поисках чего-то лучшего?

— Надеюсь, ты счастлива, где бы ни находилась, — сказала Дженни девочке на фото.

Вдруг Дженни почувствовала запах раскаленного металла и поняла, что вода в чайнике выкипела. Она взяла прихватку и поставила чайник в раковину, чтобы снова его наполнить. Громкое шипение спугнуло Руфуса, который спал на коврике у плиты.

— Прости, малыш, — извинилась Дженни.

Запах сухого чайника и горячий пар пробудили в Дженни смутное далекое воспоминание. Она закрыла глаза в попытке воспроизвести полную картину происходившего. На кухне пахло горячим железом, по радио передавали песню 867-5309/Jenny.

Дженни возвращалась в прошлое, ее воображение рисовало картину, которую она старалась описать до этого. Зима. Она еще совсем маленькая сидит за круглым пластиковым столиком с чашкой горячего шоколада. Чашка в форме слоновьей головы, уши образуют ручки.