Мэри не знала, как он отреагирует на такое сокровенное признание. Она очень надеялась, что мистер Хейворд не станет шутить или насмехаться, поскольку боялась не вынести этого; но когда он заговорил, Мэри с благодарностью отметила, что ее надежды оправдались и собеседник отнесся к ее словам серьезно.

– В этом и заключается сила поэзии, – просто сказал мистер Хейворд. – Она позволяет нам при желании представить себя обновленными. Открывает нам скрытые желания наших сердец.

На улице вновь загрохотала по булыжникам мостовой тележка торговки вишнями, которая возвращалась в Чипсайд. На этот раз женщина не зазывала покупателей. Мэри гадала, продала ли торговка весь товар или просто слишком устала кричать? Эта грустная мысль омрачила настроение Мэри.

– Да, поэзия дает нам такую возможность, – ответила она. – Но что, если мы не сможем осуществить свои скрытые желания? Что, если поэзия внушает нам тоску по тому, чего мы никогда не сможем достичь?

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – признался мистер Хейворд.

– Мне бы очень хотелось испытать то, что описывает мистер Вордсворт! – воскликнула Мэри. – Но я не думаю, что это когда-нибудь случится со мной. У меня совершенно неподходящий для этого характер.

– Почему вы так думаете?

– Мистер Вордсворт кое-где упоминает, что книги не лучшие советчики в жизни. По его словам, наиболее разумно следовать лишь одному голосу своего сердца.

Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Но мне кажется, что мое сердце молчит. Или его голос звучит не так настойчиво, чтобы я с уверенностью последовала его советам. Возможно, мое сердце слишком слабое – слишком холодное, – чтобы с его помощью я отыскала свою дорогу.

Мистер Хейворд взглянул на нее с таким сочувствием, что на мгновение Мэри показалось: он вот-вот возьмет ее за руку. Но даже если он и хотел это сделать, то передумал и вместо этого придвинул к себе кувшин с лимонадом и наполнил оба стакана.

– Боюсь, вы видите трудности там, где их нет, – заметил мистер Хейворд, пододвигая к ней стакан. – Если позволите, я приведу себя в пример?

Он скрестил руки на груди и посмотрел на нее через стол серьезно и в то же время нежно.

– Моя страсть к поэзии настолько сильна, что, насколько мне известно, некоторые – в том числе ваши тетя и дядя – находят ее очень забавной и немного странной. Но это не мешает мне интересоваться прочими, совсем разными авторами. Не думаю, что моя любовь к мистеру Вордсворту подразумевает – ну, назовем это отсутствием уважения к миссис Маколей. В моей жизни есть место и для того и для другого. Полагаю, то же самое относится и к вам.

Мэри закрыла «Лирические баллады» и осторожно положила книгу на стол.

– Мне кажется, – продолжал мистер Хейворд, – что в реальном мире нельзя руководствоваться только голосом сердца или только рациональным расчетом. Ни то ни другое не сделает нас счастливыми. На мой собственный взгляд, мы нуждаемся в обоих аспектах. Мудрость, в моем понимании, заключается в том, чтобы знать, в каких случаях слушать сердце, а в каких – разум.

– Думаю, вам в любом случае легче этого добиться, чем мне, – ответила Мэри. – Вы привыкли выражать свои чувства. Вы развивали эмоциональную сферу благодаря чтению поэзии, пока не добились уверенности в себе и полного принятия себя. Мои чувства, как мне часто кажется, слабы, неразвиты и практически не осознаются мной.

На этих словах мистер Хейворд улыбнулся ей.

– Для человека, чьи эмоции слабы, вы говорите с явной страстью.

Мэри внезапно поразилась собственной откровенности.

– Я наболтала лишнего! – воскликнула она. – Простите, я увлеклась. Не могу поверить, что я была так прямолинейна!

– Я смотрю на это иначе, – утешил ее мистер Хейворд. – Прошу вас, не думайте о себе в таком ключе. Вам не за что упрекать себя. Наш разговор получился воодушевляющим и очень поучительным. Мне бы очень хотелось прочесть и обсудить с вами другие стихи. Могу я предложить еще несколько?

Он посмотрел на Мэри с такой надеждой и так искренне, что ее смущение испарилось, и она поняла, что ничто не доставит ей большего удовольствия.

– Да, – просто ответила Мэри. – Мне бы очень этого хотелось.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам развить свои чувства, – весело пообещал мистер Хейворд. – Я достану на свет эмоции, погребенные под вашим здравым смыслом. Посмотрим, что у меня получится.

Мэри покраснела, но больше от удивления, чем от смущения. Она с потрясением осознала, что нисколько не обиделась и даже надеется, что мистер Хейворд сдержит свое слово.

После ухода мистера Хейворда Мэри никак не могла успокоиться. Она чувствовала себя возбужденной, бодрой, живой. Не зная, чем еще себя занять, она подошла к роялю Гардинеров, подняла крышку и впервые за долгое время начала играть.

Наверху, в детской, миссис Гардинер услышала музыку, эхом разносившуюся по всему дому, и сначала не поняла, кто сел за инструмент. Музыкант играл с воодушевлением и энергией, каких она никак не ожидала от Мэри. Когда миссис Гардинер наконец догадалась, то встала, прислонившись к двери, и задалась вопросом, что вызвало такую перемену в поведении племянницы, а дети в это время танцевали вокруг нее.

Миссис Гардинер предприняла несколько осторожных попыток выяснить, как Мэри и мистер Хейворд провели день вместе, но ее племянница уклонялась от мягких расспросов тети и отмахивалась от всех невинных вопросов. Мэри даже себе едва ли могла признаться, как ей понравилась его компания, так как не знала, какой вывод следует сделать из поведения мистера Хейворда. Говорит ли его поведение о том, что он наслаждается обществом Мэри не меньше ее самой? Мэри допускала такую мысль, и даже охотно, но дальше старалась не загадывать. Она сказала себе, что не будет думать о нем слишком часто; и по крайней мере на несколько минут в день ей удавалось добиться успеха. В остальное время, однако, мистер Хейворд занимал все ее мысли. И вот однажды утром она думала о нем за завтраком, пока дети ели, а чета Гардинеров пила кофе. Когда принесли почту, Мэри не обратила на это внимания, потому что ей никогда никто не писал. И только когда дядя с явным удивлением показал им одно письмо, она встрепенулась.

– Здесь послание от этого загадочного молодого человека по имени Том Хейворд. Он просит меня об одолжении. Ты ни за что не догадаешься, моя дорогая, о чем идет речь.

– Конечно, не догадаюсь, – согласилась его жена, намазывая джем на хлеб младшей дочери. – Надеюсь, ты меня просветишь.

– Том спрашивает, не соблаговолю ли я как-нибудь с утра пораньше отвезти Мэри на Вестминстерский мост, где, по его словам, он нас встретит. – Дядя с недоверчивым видом повернулся к Мэри. – Он пишет, что хочет показать вам город в лучах рассветного солнца и прочитать нам несколько строк о нем.