– Редкий вкус, – признала она. – Мне нравится.

Макс довольно поднял и свой бокал:

– Скажу тебе кое-что, Маккиннон. Если рассмеешься, я уйду. Помнишь, я говорил тебе о своих планах побольше заниматься теорией медицины, больше времени уделять исследованиям? – Она кивнула. – Мне тогда казалось, что мне нужен свежий воздух, но я все никак не мог сдвинуться с мертвой точки, ни в этом отношении, ни во всех остальных. И я решил, что наконец пора хоть что-нибудь изменить, пусть даже не настолько радикально, так что отрастил бороду. Потом пришел в этот музей, наткнулся на вас с Ташат, и понял, что никакой мертвой точки уже нет. – Кейт улыбнулась, но по выражению его лица поняла, что это еще не все. – Через несколько дней после того, как я вернулся из Денвера, после первой поездки, мне позвонил парень, с которым я дружил в средней школе. Он сейчас работает патрульным в полиции Хьюстона. Было достаточно поздно, а его отца отвезли в «Бен Тауб». – Макс умолк – он, видимо, был в настроении что-нибудь рассказать. – Мы с Хэнком до сих пор иногда пьем вместе пиво, и он знает, что я хорошо отношусь к его отцу, – отчасти потому, что его старик вел себя не так, как многие родители. Никогда не забуду, как мы втроем сидели у них на заднем крыльце и ели арбуз, соревнуясь, кто дальше плюнет косточкой – это он придумал, а не кто-то из нас. – Макс улыбнулся воспоминаниям и выпил еще вина. – Так вот, какой-то идиот собирался дать ему гепарин, не зная, что творится у того в голове. А Хэнк не дурак. Он знал, что антикоагулянт может привести к катастрофическим последствиям, если у отца кровоизлияние. Я приехал, сделал MP, нашел тромб. Потом побыл там какое-то время, чтобы составить Хэнку компанию. Вернулся я домой на следующее утро часам к пяти. Пошел в душ и посмотрел в зеркало, что было явной ошибкой. И знаешь, что я увидел? – Кейт удивленно покачала головой. – Что между мной и тобой двадцать пять лет разницы! Тогда я сбрил эту чертову бороду, прямо тут же.

Кульминация оказалась настолько неожиданной, что Кейт не смогла сдержать смеха.

– Ты настолько зациклен на моем возрасте?

Такого взгляда она у него раньше никогда не видела.

– Давай скажем так. Я думаю, что у суну, который шел с Ташат по пути в вечность, должна была быть чертовски веская причина рисковать за нее жизнью. Спроси себя, что это могло быть? Золото? Земли? – Макс покачал головой. – Не-а. Слишком мала была вероятность, что удастся ее спасти, и я готов спорить, что он это понимал. Значит, у него была куда более серьезная причина, чтобы попытаться сохранить ее жизнь. Не такая рациональная. Но Ташат было где-то между двадцатью двумя и двадцатью пятью, а ему сорок – сорок восемь. Так что между ними как минимум восемнадцать лет разницы, максимум – двадцать шесть. – К этому времени глаза Макса горели от сдерживаемого смеха. – Я не стремлюсь потерять голову, но годами с двенадцатью справлюсь.

Кейт уставилась на него, сердце застряло в горле, ей трудно было поверить в то, что она правильно истолковала его слова, так как ей не хотелось выставить себя дурой. Она машинально подняла бокал и сделала еще глоток вина, почти пряча лицо за ободком бокала. Через секунду появился официант с маленькими чашечками с пюре из нута, огурцами в йогурте, долмой и парой других незнакомых ей блюд.

Макс заказал дегустационный обед, так что некоторое время они дегустировали, оставив то, что происходит между ними, ждать. Закуску они прикончили за разговорами о еде и древней Греции.

– А что еще греки взяли у египтян, помимо рифленых колонн? – спросил Макс, когда официант забирал тарелки.

– Четыре золотые богини, охраняющие внутренности Тутанхамона, выглядят такими печальными и беззащитными – поворот головы, вытянутые руки и мягкая ткань, накинутая на них, напоминают мраморы Элгина[67]. Настолько гениальные работы не могли появиться в результате следования ряду четких правил, что бы ни говорили историки о том, что египетское искусство в своей стилизации слишком однотипно и является продуктом тоталитаризма, а не демократии, как в Греции. – Улыбка в глазах Макса кое о чем ей напомнила. – Кажется, я задумалась об этом, листая газету, купленную в Нью-Мексико, или просматривая старые фотографии рисунков на картонаже Ташат, но мне вот что стало интересно – ты читаешь комиксы в воскресных выпусках?

– Иногда.

– Каждый кадр находится в рамке, тем не менее мы рассматриваем их как единый рассказ, так? – Макс кивнул. – Так вот, я решила не обращать внимания на золотые полоски и прочитала иероглифы как текст, а не как отдельные пиктограммы. И вот что у меня получилось. – Она нашла в сумочке листок, развернула и отдала Максу.

Кейт следила за его взглядом и поняла, когда он дочитал. Потом Макс вернулся в начало и прочел вслух.

– Войди в меня, и я сделаю тебя богом! Чародейка и жена, она танцует и притягивает небо вниз. От ее заклинания я прихожу в себя. Рядом с ее телом я начинаю жить. Беру ее в руки. Пробую ее губы. Теряю себя в красоте и хаосе. Любить – значит верить в богиню. – Макс поднял взгляд. – Это стихотворение о любви!

– Да, но ключевое слово – «жена». Значит, что стихотворение написал ее муж, или чей-то еще муж, а потом стихотворение переписали на ее картонаж.

– Тогда почему…

– Я не знаю.

Макс оглянулся, ища их официанта.

– Десерт хочешь? – Кейт покачала головой. – А кофе? – Она снова покачала головой. – Давай убираться отсюда. – Он рывком отодвинулся от стола. – Расплачусь на выходе.

Она надела пальто без помощи Макса, который вдруг разволновался. Глядя, как он расплачивается, Кейт гадала, возможно ли, что он чувствует то же, что и она: такое сильное влечение, что сложно даже подумать о чем-либо еще. Чувства Кейт были более сложными – физическое влечение неразрывно смешивалось с умственным возбуждением. То, как Макс мыслил, стимулировало ее не меньше, чем его прикосновение, и впервые в жизни она поняла, по крайней мере для себя, как один человек не может жить без другого.

Когда они шли к машине, Макс взял Кейт за локоть, а потом опустил ладонь в карман ее пальто и взял за руку. Но, сев в машину, они молча проехали несколько кварталов, Кейт думала о том, понимает ли Макс, что она чувствует к нему. И о чем думает он. Очевидно, Макс не был беззаботным человеком. Ему понадобилось бы больше узнать ее как личность, прежде чем… может, он просто не знал, как предложить.

– Макс, если тебе интересно, я не сплю с кем попало. У меня был один мужчина, давно. Шесть лет назад, – она постаралась сказать это шутя, – когда я была молодой и глупой.

Макс посмотрел на нее, а потом снова перевел взгляд на машину, ехавшую перед ними.

– Я никогда так о тебе не думал. В смысле, что ты спишь с кем попало.

Кейт подождала, надеясь, что он скажет что-нибудь еще. Но ее признание не вызвало в нем ответной откровенности, как раз наоборот.