— Очень мило с твоей стороны, — сказала Андре. — Я верну.

И она поцеловала меня в щеку. Для этого ей пришлось подойти ко мне чуть поближе, и ее сумка коснулась моих трусов: она висела как раз на этой высоте.

Потом Андре ушла. Мне казалось, что у меня что-то вроде жара.

Увидев Бобби, я сразу же все ему рассказал, немного приукрасив эпизод с ласками под пледом: получилось, будто моя девушка ласкала мой член всерьез, как при мастурбации. Тогда он заявил, что все было нарочно: они наверняка сговорились заранее, ведь это одна из обычных забав Андре, — невероятно, что моя подруга согласилась.

— Вот это девушка, — сказал он.

Я-то знал, что дело обстояло не совсем так, но это не мешало мне довольно долго ощущать себя человеком, чья подружка способна выдумывать такого рода забавы и воплощать их в жизнь. Так продолжалось некоторое время, потом все вернулось на круги своя. Однако какое-то время я вел себя с нею иначе — и она тоже вела себя со мной по-другому. А после мы испугались — и все стало по-прежнему.

Иной раз так бывает, когда к делу причастна Андре.

Мать Святоши почему-то вбила себе в голову, что ей нужно поговорить с нами, с друзьями своего сына, и она специально это организовала — все так устроила, чтобы побеседовать с нами в отсутствие Святоши. Бобби удалось улизнуть, а нам с Лукой — нет, и мы вдвоем остались с ней.

Это была тучная синьора, очень ухоженная: мы никогда не видели ее без макияжа или в туфлях, не подходящих к наряду. Даже дома она была одета безупречно — все идеально подобрано, хотя и по-домашнему просто. Она хотела поговорить с нами о Святоше. Начала она издалека, а потом поинтересовалась, что нам известно насчет его идеи о принятии сана: что ее сын хочет стать священником, когда вырастет, или даже раньше. Она спросила нас об этом весело, давая нам понять, что просто хочет побольше разузнать и мы не должны думать, будто ее вопрос таит в себе какой-то подвох. Я ответил, что ничего не знаю. Лука, по его словам, тоже не имел ни малейшего понятия об этом. Она немного помедлила. Потом заговорила иначе, тверже, и все стало на свои места: теперь она держалась как взрослый человек, беседующий с двумя мальчишками. И нам пришлось рассказать все, что нам было известно.

— Святоша ко всему относится ужасно серьезно.

Она кивнула.

— Иной раз его трудно понять, а он никогда ничего не объясняет — не любит объяснять, — сказал Лука.

— Вы когда-нибудь обсуждаете это между собой?

— Обсуждаем? Нет.

— Ну так что?

Она хотела знать. Его мать хотела услышать от нас, что все мы просто молимся — а Святоша отдается молитве страстно, опускается на колени с особым рвением: мы просто меняем позу, а он будто падает. Она желала найти ответ на вопрос, почему ее сын долгие часы проводит с бедными, больными и заключенными, превращаясь в одного из них, забывая о приличиях, теряя меру в своем милосердии. Она стремилась понять, почему он столько времени сидит за книгами, спрашивала нас: мол, а мы тоже опускаем голову, когда нас ругают, и неспособны взбунтоваться, резко ответить? Ей нужно было как следует разобраться в том, что значат все эти священники, письма, которые они ему пишут, телефонные звонки. Выяснить, смеются ли над ним товарищи, как смотрят на него девушки, уважают ли его и насколько велико расстояние, отделяющее его от мира. Эта женщина спрашивала нас, возможно ли в нашем возрасте всерьез намереваться посвятить жизнь Богу и его служителям.

— Ах, вот оно что, — ответили мы.

— Да. Как такое может прийти в голову?

Лука улыбнулся.

— Странный вопрос, — сказал он. — Ведь все вокруг будто нарочно толкает нас к этому безумию, как к свету. Разве удивительно, что слова взрослых глубоко запали ему в душу и ни один урок не прошел даром, с самого раннего детства? Вы должны радоваться его решению.

— А я не рада, — ответила мать Святоши. И добавила, что они старались прежде всего привить ему чувство меры, зная, что в нем их сын найдет противоядие от всего, чему его будут учить в дальнейшем.

— Но ведь в любви нет меры, — возразил Лука. Казалось, будто его устами говорит кто-то другой. — В любви и в боли, — добавил он.

Женщина взглянула на него. Потом на меня. Вероятно, она спрашивала себя: может, все отцы и матери слепы и не способны разгадать тайну своих детей — все эти взрослые, потерявшие бдительность: им кажется, что мы еще слишком юны. Потом она спросила, не приходило ли нам в голову стать священниками.

— Нет.

— Тогда почему?

— В смысле, почему Святоше пришло в голову, а нам нет?

— Почему мой сын этого захотел?

— Потому что он хочет спастись, — объяснил я, — вы знаете, от чего.

Я не хотел так говорить, но все же сказал: ведь эта женщина пригласила нас туда, чтобы услышать именно эту фразу, — и вот я ее произнес.

Мои слова не испугали его мать, она возразила:

— Есть ведь и другие пути к спасению.

— Может быть. Но этот — самый лучший.

— Ты так считаешь?

— Я это точно знаю, — ответил я. — Священники обретают спасение, обязательно: каждый миг жизни приближает их к спасению, потому что они вообще не живут, а значит, застрахованы от катастрофы.

— Какой катастрофы? — спросила мать Святоши. Она не желала заканчивать этот разговор.

— Той, которая нависла над Святошей, — сказал я.

Лука взглянул на меня. Ему было любопытно, остановлюсь ли я на этом.

— Пугающей беды, — добавил я, чтобы она наверняка поняла.

Женщина пристально смотрела на меня, пытаясь выяснить, что мне известно, насколько хорошо мы знаем ее сына. Или насколько хорошо его знает она. Темная сторона души Святоши проявляется в его поступках, она — в тех тайных подземельях, куда он прячется от солнечного света, его несчастье очевидно, и он ему не сопротивляется; любой, кто оказывается рядом, понимает, что это — катастрофа, и даже, быть может, догадывается, в чем именно она заключается.

— Вы знаете, куда он ходит, когда пропадает? — твердо спросила женщина.

Святоша иногда пропадает, это точно. На несколько дней и ночей. А потом возвращается. Мы это знаем. Мы знаем также кое-что еще, но это касается только нас, его мать тут ни при чем.

Мы отрицательно покачали головой. Потом оба состроили гримасы, чтобы подтвердить: нет, мы не знаем, куда он ходит.

Женщина все поняла. Тогда она заговорила по-другому.

— Вы можете ему помочь? — прошептала она. Это была скорее мольба, чем вопрос.

— Мы с ним общаемся, мы хорошо к нему относимся, мы будем с ним всегда, — сказал Лука. — Нам не страшно. Мы не боимся.

Тогда глаза женщины наполнились слезами, может, она вспомнила о том, какой искренней бывает дружба в нашем возрасте и какой невероятно крепкой.