class="p1">Никола подошёл рассмотреть работу, а сам от ткачихи взгляда оторвать не может. Кожа гладкая да румяная, ресницы длинные, улыбка милая — так бы всю жизнь и любовался.

— На гобелен гляди, — промолвила девица, — здесь ответы на твои вопросы.

Посмотрел Никола и ахнул — вот он в погребе мышку отчитывает, вот по лесу с котёнком за пазухой идёт, вот волка свечой отгоняет, а вот и с медвежонком в сарае возится.

— Это что же означает?

— Сам ведь понял, не дурак. Звери тебя слушают, силу твою видят и признают, за это тебе свою историю открывают. А скоро, глядишь, отвечать тебе станут.

— Как же? — задумался Никола и вспомнил, что действительно у мишки в глазах прочёл скорбь и одиночество, будто тот ему сам об убитой медведице рассказал, у волка — страх и голод — тот тоже каким-то родным показался, жалко его стало. Котёнок всеми своими делами будто разговор с ним вёл. А мышка? Та один хвост показала, зато все его слова уразумела — не поспоришь.

Присел Никола на скамью, снял шапку — в жар его бросило. И таким он себя счастливым почувствовал, будто и впрямь впервые на себя настоящего взглянул, а потом вдруг опечалился.

— Всё это здорово, да только что мне теперь с медведем-то делать? Куда его, бедолагу? В сарае не оставить, в лесу ему одному не выжить, домой тоже не забрать — какая ему там жизнь, да и всех посетителей распугает, чего греха таить.

— А ты раньше времени не кручинься, голова у тебя на месте, сердце — тоже, к ним и прислушайся.

Голос её будто мёдом облил — так бы и слушал.

— Верю тебе, хозяйка, да только конца твоей работе не вижу. Когда завершишь-то? — спросил Никола, а сам думает, пусть подольше плетёт, а я буду каждый день ходить да поглядывать.

Задумалась ткачиха, на руки свои посмотрела, потом на Николу и сказала:

— А ты меня не подгоняй, я свою работу знаю. Как доделаю, так и заберёшь.

— Как угодно, — обрадовался Никола. — А чем закончится-то?

— Я руками плету, не головой, — блеснула глазами хозяйка. — Что они покажут, то и суждено.

— Тогда я завтра зайду?

— Коли будет, что смотреть, так найдёшь дорогу.

У самого порога Никола обернулся и спросил:

— Звать-то тебя как?

— Прасковьей.

Медвежонок в сарае набезобразничал — бочки с мёдом опрокинул — благо, что накрепко их вчера заколотили, деревяшки разные разбросал, тряпьё когтями изорвал.

— Маешься, ты, бедолага, — почесал Никола мишку за ухом, — тебе бы размяться.

С разрешения хозяев Никола поиграл с медвежонком в огороде. Тот бегал и катался по сугробам, радостно рычал. На ночь Никола снова повёл его в сарай, накормил, прибрался там и наказал зверю вести себя прилично, чтобы хозяева не обиделись. Мишка лизнул руку Николы и плюхнулся на солому.

За ужином Маша играла с новенькой деревянной лошадкой.

— Зря вы, Николай, ярмарку сегодня пропустили, — сказала ему Лизавета. — Столько там интересного — глаза разбегаются!

— Да, Никола, завтра сходи обязательно, — посоветовала Лидия Васильевна.

— Схожу, — пожал плечами Никола. — Надо же что-то делать, пока мастерица работает.

Прямо с утра и отправился. Торговцы раскладывали на прилавки выпечку, пряники, карамель. Разливали горячие пряные напитки: чай, медовуху, сбитень, компоты. Рассаживали мягких, связанных из разноцветной пряжи зайцев, медведей, волков, лисиц. Рослый, широкий мужик с лохматой бородой подошёл к такому прилавку, остановился, промокнул глаза платком.

— Дай-ка мне, дружок, вон того медведя, — попросил он.

Румяный мальчишка подал товар, мужик зажмурился, сунул игрушку за пазуху, отсчитал колобашки и ушёл.

Никола у соседнего прилавка присмотрел для матери шаль, для отца — нарядный меховой жилет. Потом купил Маше сахарную мышку на палочке, пошёл дальше. Бродил среди раскрасневшихся от мороза ребят и девчонок, весёлых старушек и улыбчивых стариков. Всё приглядывался, нет ли здесь чего-то вроде Захаровых изобретений. Для этого прихватил с собой разноцветный фонарик — глядишь, покажет местным купцам, будут к ним в Градолесье за Захаровым мастерством ездить.

Подошёл к свечному прилавку, да так и прирос к земле — в рыжей шубке спиной к нему стояла сама Прасковья. Белыми ручками перебирала она свечки, осматривала лампады.

— Доброго светлого! — поздоровался Никола.

Чуть раскосые глаза её глянули на него с интересом.

— Доброго, — она улыбнулась, поправила выбившиеся из-под вязаной шапочки рыжие локоны.

— Ищешь чего-то?

— Ищу, — согласилась она, рассматривая высокую тонкую свечу. — Не хватает мне светового дня для работы, вот выбираю для глаз помощников.

— Есть у меня вещица, которая тебе поможет.

Прасковья повернулась, посмотрела на него снизу вверх.

— Мне подарки не нужны, — сказала она без улыбки.

— Тогда пусть это будет плата за гобелен, — нашёлся Никола.

— Справедливо, — прищурилась Прасковья.

Никола достал лампадку, пристукнул, показал разноцветные огоньки.

— Вечером светит как надо, — объяснил он.

Огонёк отразился в глазах Прасковьи.

— Коль прав ты, завтра твой гобелен доделаю. Приходи после полудня работу принимать.

Долго ещё Никола глядел ей вслед, не мог наглядеться. А после брёл по заснеженной улице и думал, как завтра заберёт гобелен и домой воротится, а Прасковья здесь останется. И что же, никогда он её больше не увидит? Сердце завыло одиноким волком.

До поздней ночи Никола с медвежонком играл, а на следующий день кое-как полудня дождался и чуть не бегом к Прасковье бросился. Добрёл до той тропинки, что в дверь упиралась, а по ней парень незнакомый ходит да всё высматривает. Притаился Никола за деревом и следил, найдёт ли парнишка дверь, а у самого кулаки так и сжимаются.

Походил незнакомец туда-сюда, потом пнул снег сапогом и удалился восвояси. Никола вышел на тропу, поднял взгляд, а дверь тут как тут. Постучал, заглянул и вошёл.

Прасковья стояла у окна спиной к нему, прямая и стройная.

— Здравствуй, — проговорил он.

Хозяйка повернулась так, что коса её хлыстом в воздухе стеганула. Бледное лицо, тёмные круги под глазами. Даже черты как-то заострились. Она протянула лампаду.

— Не достойна я этой платы, — сказала Прасковья. — Забирай.

Никола в недоумении смотрел на неё.

— Всю ночь над гобеленом просидела, но закончить так и не смогла.

— Ничего, я подожду.

В сердце Николы будто огонёк загорелся — значит, теперь он её ещё хоть разок да увидит.

— Могу завтра прийти.

— Нет! — Прасковья шагнула вперёд, протягивая лампаду. — Не получается у меня. Не заслуживаю я.

Досада, с которой она произнесла потушила весь свет в Николином сердце.

— Заслуживаешь, — он осмелел, подошёл ближе, обхватил её маленькую ладонь, что сжимала лампадку, прижался губами. — Ещё как заслуживаешь. Без твоего гобелена как бы я свой дар разглядел?

В глазах