как загнанная мышь, сунул клубок на полку, схватил банку с вареньем да поспешил вернуться.

Весь день Никола с отцом крутились по харчевне с подносами, ни на минутку не присев. Выпавший снег принёс в Градолесье зиму и новые темы для разговоров. Девицы обсуждали, какие платки да шарфы будут носить, какие новые гадания на суженного в праздник Смены года будут пробовать. Мужики сговаривались, кто чего из снега смастерит на главной поляне городка, чтоб детишкам в радость было. Одни делились друг с другом мыслями о подарках, другие — рецептами праздничных блюд, третьи предлагали услуги — кто мастерил лопаты, кто игрушки, кто посуду. Но так или иначе всех взбудоражил выпавший снег и приближающийся праздник, который неизменно отмечали ровно через две седмицы после первого белого ковра.

Как только в темноту вышел последний посетитель, отец выдохнул и сказал:

— Вот и пора кадку с ёлкой нести, — и вцепился в тыкву, закряхтел, стаскивая её с сундука.

— Куда ж ты? Давай я, — Никола отодвинул отца и утащил тыкву в кухню.

После побежал вверх по лестнице — там в родительской спальне дожидалась своего часа подросшая в кадушке ёлочка. Никола аккуратно спустился вниз, водрузил кадку на сундук. Отец уже сменил яркую осеннюю скатерть на белую ажурную. После он принялся развешивать вязаные накрахмаленные снежинки, добавил несколько орешков и шишек.

— Ну и красота! — похвалила мать. — Завтра ещё пряников напеку да карамели наделаю — совсем хорошо станет.

— Жду не дождусь, — просиял отец и пошёл прибирать оставшуюся на столах посуду.

— А ты, сынок, принеси мешок сахара мне в кухню, — попросила мать, — завтра прям с утра и начну.

Никола вновь спустился в погреб и первым делом увидел пушистый серый хвост, копошащийся в углу.

— Ты чего там, мышь поймал? — прошептал он котёнку.

Тот дёрнулся, выскочил из угла, но без мыши. Обе передние лапы обвивала серая нить, даже на ухо намоталась, а клубок выкатился вслед за проказником.

— Ну ты! — фыркнул Никола.

Когда он привёл всё в порядок, клубок руках нагрелся, будто внутри тлели угольки, а на сердце стало одновременно и радостно, и волнительно, будто ожидало его что-то новое и очень важное. Он сунул нитки под мышку, взял мешок с сахаром, отнёс матери, а сам поднялся в свою спальню и припрятал клубок под подушкой, чтобы никто его больше не нашёл.

Спал Никола крепко, без снов. Проснувшись, сел на кровати, протёр глаза. Дёрнулся. По правой руке щекоткой пробежали мурашки. Смотрит, вокруг запястья уверенным узлом обвязалась шерстяная нить и извилистой дорожкой уходила под подушку, где с вечера прятался от чужих глаз и кошачьих лап клубок пряжи.

Сак в дорогу Никола собрал быстро: сложил сменную рубаху, мешочек скопленных колобашек, свечу деда Захара. Подумал с минутку да фонарик разноцветный прихватил — тоже пригодится. С самого верху положил клубок — нить на запястье перерезать не стал, аккуратно распутал, намотал на клубок, заправил за соседний виток. Оделся в тёплое и спустился к родителям.

Мать тут же почуяла неладное, уронила скалку, запричитала.

— Эх, мамань, не отговоришь ты меня, — обняв старушку за мягкие плечи, сказал Никола. — Душа на части рвётся. Надо мне ту ткачиху повидать.

— Да на что ж тебе? — утирала слёзы мать. — Дед, на что ему, а?

Отец пожал сухими плечами, вложил сыну в руки мешочек со сбережениями, флягу в меховом чехле и дал наставление:

— Коли чуешь, что надо, значит, так тому и быть. Ступай с миром, только нас с матерью не забывай.

Мать, поняв, что на её сторону встать больше некому, забегала по кухне, собирая сыну в дорогу съестного.

— Вот тебе, Николенька, пирожки картофельные, вот мясные. Тут блиночки, тут маслице. Да солонинку не забудь!

Она завернула всё в тряпицы и, передала Николе. Он сложил всё в сак и направился к выходу.

— Ах, чуть не забыла! — Мать всплеснула руками. — Вот тебе новые носки Валиной работы.

Никола утеплился, как в зиму положено: валенки, тулуп, рукавицы да шапка-меховушка. У ног вился Заяц.

— Ну, дружок, не забывай мышей гонять, — Никола погладил котёнка, ткнул пальцем в мокрый нос. Тот мурлыкнул и отправился по своим делам.

— А вы, родители, не скучайте, не тоскуйте. Я только с ткачихой свижусь да на гобелен её взгляну, а там уж будь что будет: найду ответ на свои вопросы — ладно, не найду — значит, так тому и быть, всё одно — домой ворочусь. Ждите меня к Смене года.

— Это ж через тринадцать деньков, — всхлипнула мать в платок.

— Дак ведь и путь не близкий, — отозвался отец. — Ступай, сынок, не тревожься за нас. Пусть тебе дорога скатёркой стелется, да пусть добро тебя в дороге стороной не обходит. И ты не забывай про добро-то.

Обнялись на прощание, и вышел Никола из дому с рассветом.

Шёл бодро, улыбался зимнему солнцу, проходящим мимо людям, пробегающим собакам. Птицы чирикали над головой — пели прощальную песню. Пение их было не печальным, а напротив — радовало сердце, подбадривало.

— Счастливо оставаться, пташки! — кричал Никола, задрав голову к ветвям деревьев, откуда раздавалась трель. — Я вернусь! Вернусь и буду знать, что я умею!

Одна особо смелая пташка закружила вокруг головы, задержалась на уровне глаз, весело прощебетала что-то на своём птичьем и взмыла к ветвям. Никола помахал рукой и вышел из Градолесья на лесную дорогу.

Топал через лес до высокого солнца, а как стало оно скатываться, остановился у пенька, присел пообедать материнской стряпнёй. Проглотил пяток блинов, два пирожка с картошкой и снова в путь.

Как сумерки спустились, стал думать, куда ж его понесло, где заночевать, сколько еще идти до ночлега и будет ли вообще подходящее место или под деревцем прикорнуть придётся. Да и где ж его, деревце-то, сыскать — вон поле сплошное, до горизонта один снег. Опечалился. Остановился съесть мясной пирожок, а пока в саке копался, наткнулся на клубок. В ладонях его сжал. Тепло даже без рукавиц стало, что хоть и вовсе из рук не выпускай. Да и сердце оттаяло, печаль отступила. Перекусил Никола и припустил вперёд. Идёт, слышит, лошадь гогочет. Ускорился.

Вскоре сравнялся с лошадкой, что плясала рядом с телегой. Всё бы ничего да телега с дороги съехала, в снегу увязла, а вокруг мужик копошится.

— Доброго звёздного! — поприветствовал Никола.

— И тебе, — вынырнул мужик из сугроба. — Да только сам видишь, хорошего мало.

— Чего приключилось-то?

— Да ехали себе спокойно, а тут собака. Лошадёнка моя испугалась да и свернула с дороги. Собаку-то я лопатой отпугнул, она погавкала да