лёгким акцентом и протянул крепкую руку, затем набросил серую меховую шапку и шубу. — Я с вами.

— Мама, — пискнула девчонка, — Папа пошёл с мишкой играть! Я тоже хочу!

— Лизавета, — рыкнул мужчина. — Идите с Машей наверх и запритесь в комнате.

Женщина кивнула, взяла дочь на руки, но не торопилась покидать горницу.

Никола и Рудольф вышли из дома, прихватив по свече. Зиновий засеменил следом.

Никола переступил скрипучий порог сарая. Взглядом выхватил две бочки у противоположной стены. Крышка одной валялась рядом. Скрипнул пол — это сосед вошёл следом, ткнул Николу в бок и протянул вилы, сам схватился за топор. Вдвоём осторожно двинулись вперёд. Тень шевельнулась на стене. Огромная чёрная тень.

— А-ар-р! — раздалось жалобное рычание и перешло в нечто похожее на скулёж.

Никола всмотрелся в подсвеченное пространство между бочками.

— А-а-ар-р, — блеснул мокрый нос, лапы топнули по полу.

Да нет, лапки! Маленькие мягкие лапки. Никола прыснул.

— Какой же это медведь? Медвежонок заблудился. Смотри, Зиновий!

Хозяин одними глазами заглянул внутрь, сосед опустил топор и засмеялся.

— Эй, малыш, — позвал Никола, и медвежонок мохнатым ковриком расстелился по полу. — Ты как тут оказался?

Никола осторожно протянул руку к бурой голове. Шёрстка была липкая — зверёныш явно успел полакомиться. Он извернулся, лизнул Николину ладонь и заглянул прямо в глаза. Горечь и жалость пронзила Николу, будто жуткую потерю перенёс он сам.

— Чего, мамку твою загубили? — вырвалось у него.

— А-ар, — проревел медвежонок.

— Что же мы с тобой делать будем?

Весь вечер обитатели терема копошились вокруг бурого гостя. Бочки с мёдом накрепко закупорили — как бы сам себе излишком сладкого не навредил. Хозяйка налила молока, почистила рыбку. Лизавета в шубке, подбитой чернобуркой, бегала по двору, носила угощения. Машу в сарай не пускали — отец следил строгим взором, чтоб не совалась к зверю, а она всё пищала: «Мишку! Мишку хочу!» Сжалился отец, укутал в мохнатую шубку, поднёс к окошку в сарае и показал медвежонка. Маша смеялась и тыкала пальчиками в стекло.

Никола сложил для медвежонка подстилку из соломы, что натаскал Зиновий из конюшни, заперли накрепко сарай да оставили мишку до утра — завтра уж и порешают, как с ним дальше быть.

Когда управились, поздно уж стало — не на ночь же глядя к ткачихе идти. Уснул Никола, как только на кровать прилёг — оно и немудрено.

Проснулся, как только рассвело, протёр глаза, осмотрелся. Вовсе это не солнце его разбудило. Свет лился из сака. Неужто свеча Захарова? Никола заглянул внутрь и обомлел — светился клубок. Схватился он за него и тут же выронил, тот обжигал, будто уголёк из печи. Покатился, разливая свет по комнате, остановился у двери и потух. Солнце показалось за окном.

— Доброго раннего! — Николу приветствовали всей компанией.

Лизавета с Рудольфом пили чай, Зиновий с Машей суетились возле ёлки. Маша тыкала пальчиком на ветку, Зиновий вешал туда шишку, пряник или орех. Лидия Васильевна стояла на табурете у массивного буфета, доставая с верхней полки ящичек.

— Кто это тут у нас? — спросила она, показывая Маше.

— Зверюшки! — захлопала в ладоши девочка.

Зиновий извлёк вязаную игрушку — серую мышку на верёвочке, Маша указала, куда её повесить и засмеялась.

— Это я — мышка-норушка! Это ты — лягушка-квакушка, — обратилась она к хозяйке, а потом и к хозяину, — а ты — зайка-побегайка! Мама — лисичка-сестричка, папа — волчок-серый бочок.

Зиновий послушно развешивал игрушки, согласно указаниям и посмеивался.

— А это мишка, — девочка задумалась.

— И кто же у нас мишка? — Зиновий покосился на Николу.

— А мишка у нас в сарайке, — выдала Маша, — ему в теремок нельзя!

Все засмеялись.

— Сейчас я тебе, Никола, чайку принесу с блинами, — засуетилась хозяйка.

— Спасибо, я сначала медведя проведаю.

— Ты и ему еды отнеси, а то как-то боязно без тебя к нему заходить, — улыбнулась Лидия Васильевна и принесла миску молока и нарезанную соломкой курятину.

Мишка встретил его нежным рыком. Никола погладил малыша по голове, подал еду. Пока тот ел, Никола думал, что же с ним делать. С теми же мыслями вернулся, позавтракал блинами.

Зиновий с Машей нарядили ёлку и втянули всех в хоровод. Никола прошёлся круг-другой, а потом всё же откланялся.

Утро было морозным, покалывало в носу. Но солнце пригревало. В кармане тулупа теплился шерстяной клубок.

Никола шёл через деревню к лесу. Там, среди деревьев, тоже мельтешили домики, как в родном Градолесье, но число их всё уменьшалось, а гуща леса всё нарастала. Вот и совсем закончились избы и теремки, зато тропинка никуда не исчезла. Шёл Никола, шёл, сам не зная, как далеко, пока не упёрся в конец протоптанной дорожки. Покрутился — ни там, ни здесь продолжения нет, будто люди, что тут ходили, в воздух взмывали или же назад поворачивали. Посмотрел Никола наверх — небо как небо, деревья как деревья — стоят, макушками качают, иные поскрипывают от старости и тяжести. Повернулся в обратную сторону, отошёл на пару шагов, а уходить-то совсем не хочется, да ещё и клубок в кармане тулупа разгорячился хоть вынимай. Никола и вынул, а тот плюх из руки на снег, да и покатился в ту сторону, где тропинка обрывается. Никола — за ним. Глядь, а перед глазами дверь безо всякой стены, а к ней лесенка ведёт. Минуту назад не было, а теперь есть, и моток возле ступенек остановился. Никола поднял его — жара как не бывало. Огляделся — вокруг по-прежнему ни души, ни домика, только дверь эта из снега торчит. Постучал Никола, толкнул слегка, дверь поддалась, отворилась без скрипа. Никола вошел в светлую горницу.

Ноги встали на ковёр, в печке потрескивали дрова, ветви заглядывали в окна. У одного из них стоял ткацкий станок, а за ним сидела девица. Волосом рыжая, будто тыковка. Окинула она Николу взглядом медовым, улыбнулась.

— Ну вот и ты, давно тебя жду.

Клубок соскользнул с ладони и покатился прямиком к хозяйке. Она ловко подняла его с пола и добавила:

— Ну теперь дело быстрее пойдёт. А ты чего в пороге застрял? Разве не хотел меня видеть?

Никола осмотрелся — никого вокруг, значит, с ним говорит.

— Я, это, слышал, ты днём не принимаешь. Не хотел я тебя отвлекать.

— Знаю, что не хотел. — прищурилась девушка, — Да и не смог бы, если б я не захотела. Мне, видишь ли, гобелен твой доделывать надо, а нитка нужная закончилась, вот и заждалась.

Она отмотала пряжу, приладила конец к работе и продолжила ткать.

— Мой гобелен? — удивился Никола.

— Твой-твой. Сам погляди.