– Чья это? – Джоан указывает на последнюю могилу, новую, с ее именем.

– Мы думали, что ты умерла, мама.

Джоан смотрит на камень.

– Умерла, – шепчет она.

– Умерла? – Она поворачивается. – Но не здесь, Эви. Я же тебе говорила. Не…

Здесь.

Эви Милтон проснулась с этим словом на губах; его отзвук еще висел в воздухе. Она лежала в своей постели, пока фрагменты сна не встали на место, а окружающие стены не превратились в стены ее темной спальни в манхэттенской квартире, где она жила с мужем и сыном – в настоящем времени, теперь. Наступило очередное утро. Город уже проснулся. Ее сердцебиение выровнялось. Мама мертва. Уже несколько месяцев.

Пол уехал в Берлин. Сет спал в своей комнате дальше по коридору. «Король в своих покоях, в гостиной королева, – Эви прищурилась, глядя на потолок и пытаясь вспомнить слова старой детской песенки, – и вот они упали, кто вправо, а кто влево». Но Пол возвращается домой. Эви улыбнулась. Сегодня вечером Пол возвращается домой.

Верхняя соль сирены промчалась по Шестой авеню, и неумолчная городская симфония – рокот автомобилей с синкопами неразборчивых разговоров, шаги прохожих под окнами и их голоса, порой резкий речитатив чьего-то смеха – стала тише. Мир продолжал жить без Эви, внешний мир с грохотом несся вперед, а она снова была девочкой, лежала без сна в своей постели, слушая голоса взрослых, эхом разносившиеся по лестнице Большого дома на острове, а рядом в темноте спала ее кузина Мин.

Эви отбросила одеяло, спустила ноги на пол, откинула волосы с лица и села, все еще не стряхнув с себя остатки сна.

Что это было?

За цепочкой темных деревьев мелькало что-то неуловимое, окутанное туманом, оно висело там и никуда не уходило; Эви почти разглядела его в дымке за стволами – оно ходило на цыпочках, словно не хотело ее беспокоить, не хотело ни о чем напоминать, как будто прошлое внезапно подобрело. Что это бродило там, за пределами сознания, что это было?

Ей нужен Пол. Он должен помочь ей во всем разобраться. Он поймет, что это значит. Он объяснит молчание.

На письменном столе звякнул телефон.

«Вальзер, – написал Пол. – Тебе это о чем-нибудь говорит?»

«Танец?» – ответила она, дразня его.

«Имя», – подсказал он.

«Нет», – напечатала Эви и уставилась на экран. «Возвращайся», – подумала она и отправила сообщение: «Счастливого полета».

Лучи утреннего солнца тянулись по коридору, и закрытые двери комнат напоминали отверстия, пробитые на полях тетради, – ее кабинет, кабинет Пола, ванная, спальня Сета, а в конце кухня и гостиная с окнами на Бликер-стрит. Вдоль всей внутренней стены коридора от пола до потолка выстроились вишнево-красные книжные полки, которые они заказали в Беркли и перевозили с собой каждый раз, когда меняли квартиру или работу. Корешки книг, выстроившиеся по разделам и в алфавитном порядке, рассказывали историю их жизни, цветную и объемную; на полях этих книг Эви могла проследить свой путь от девочки до ученого.

«Ты же понимаешь, что мы живем в библиотеке, да? – ворчал Сет накануне вечером. – Одни только книги, книги, книги».

«И грязные носки», – вставила она.

«Мама, – твердо ответил он. – Кто-то должен поддерживать связь с реальностью».

Эви направлялась в ванную.

– Мама? – позвал ее Сет.

Эви толкнула дверь в его комнату.

– Мне уже пора вставать? – Голос из скомканного одеяла в центре кровати еще звучал полусонно.

Эви улыбнулась в темноту – опущенные шторы не впускали город в комнату.

– Десять минут, – сказала она и приблизилась к краю кровати, не спуская глаз со своего пятнадцатилетнего мальчика, который лежал совершенно неподвижно, обняв обеими руками подушку.

– Мама?

У нее перехватило дыхание – она вдруг поняла, что стоит точно так же, как во сне стояла ее мать.

– Десять минут, – повторила она и вышла, быстро закрыв за собой дверь.

Всю жизнь она сторонилась матери. Эви совсем не походила ну ту замкнутую, молчаливую женщину в центре еще более молчаливого родительского дома – и не будет походить, поклялась она себе. Когда-то с ее матерью что-то случилось, сбило ее с ног, опустошило ее. Потому что Джоан Милтон – в отличие от своей сестры Эвелин, в отличие от своей матери Китти – была какой-то неопределенной. Расплывчатой. Нечеткой.

Поэтому в этот месяц без Пола, раз за разом видя этот сон, который приходил каждое утро, сон, в котором настойчивая, решительная, энергичная женщина брала Эви за руку и вела из Большого дома на острове Крокетта к новой могиле и что-то показывала… что она могла сделать?

Она следовала за матерью.

Эви была историком, прошлое приносило ей хлеб с маслом. Но ничто, думала она, заходя в ванную и включая воду, ничто не подготовило ее к этому легкому неотступному ощущению, которое в течение месяца делалось все настойчивее, к этому непрерывному дождю где-то на задворках сознания, – к ощущению, будто она что-то упускает, где-то допустила ошибку, будто на ее жизненном пути был какой-то поворот, какая-то дорожка, проход, мимо которого она проскочила. Где-то в прошлом был правильный путь, ведущий к цели, и она его пропустила.

Она подняла взгляд на женщину в зеркале – очень похожую на ее бабушку, Китти Милтон.

Ей требовалось что-то вспомнить. Нечто такое, что она не должна была забывать.

Путь домой занял почти две недели, хотя Огден забронировал место на ближайшем доступном судне. Похороны отложили, дожидаясь его возвращения. На многочисленных рядах скамей в большой каменной церкви сидели представители старого Нью-Йорка, объединенные горем, утешая себя пением псалмов, которые выбрала мать Китти. Христианский воин, кроткий агнец, мытарства… Ряды скорбящих, шляпы, чья шерсть, промокшая под майским дождем, испускала пар. Сырость. Тепло.

Огден сидел рядом с Китти, глядя прямо перед собой невидящим взглядом. Мосс и Джоан остались дома, а Недди – которого он носил на плечах, с которым играл в догонялки в парке, маленький мальчик, который хлопал его по руке и со смехом убегал, крича: «Я тебя догнал!» – лежал в дубовом гробу, прямо перед ним, там, где его поставили Огден и распорядители церемонии.

Как?

Пароход причалил позавчера поздно вечером, и домой Огден попал уже за полночь. Он тихо прошел к спальне по длинному коридору мимо двух включенных ламп на комоде и толкнул дверь. Внутри была непроглядная тьма, хотя обычно в комнате всегда горел маленький ночник, на тот случай, если детям понадобится их разбудить; Огден протянул руку и, двигаясь вслепую маленькими шажками, стал ощупью пробираться к кровати, наткнулся на нее и чуть не упал. Потом осторожно положил ладонь туда, где предполагал найти руку жены. Но там никого не было, кровать оказалась пуста. Подушка была накрыта покрывалом. Огден хлопнул по выключателю. Китти не было в спальне, постель стояла нетронутая, аккуратно заправленная. Он побрел назад через пустую темную квартиру, заглянул в библиотеку, гостиную, столовую – где же она? Оказавшись на кухне, он заметил свет в дальнем коридоре, в одной из комнат для прислуги. Там он ее и нашел – свернувшуюся калачиком, с прижатыми к лицу ладонями, словно она пряталась во сне.