– «После того как каменщик исчез за стеной, которую он возводил вокруг меня, я еще долго слышала скрежет его мастерка. Он был аккуратен. Старателен. В своем заточении я много часов слышала, как он ставит кирпичи, один на другой, бросает раствор и разглаживает его, бросает и разглаживает, и даже когда я молилась, когда свет померк, а затем исчез, глина и раствор поднимались перед моим мысленным взором. Поднимались к Богу».

Эви остановилась и подняла взгляд от книги.

– Это рассказ Марии, затворницы из Сен-Леро, написанный в 1341 году, – пояснила она и продолжила чтение: – «И я невольно представляла стену, которую он построил, стену, которую он возвел вокруг меня, как будто я стояла снаружи и смотрела внутрь. Кирпичи подобны нотам – тычковая укладка, ложковая, на ребро, – и стена будет звучать, как песня, которую он складывает из глины, камней и воды. А в центре этой песни, за стеной, в тишине, вместе с кирпичами пело бьющееся сердце. Мое сердце пело Господу».

Она закрыла книгу.

– Мрак, – заметил мальчик, сидевший в центре аудитории.

В каждой аудитории всегда найдется такой студент – неважно, юноша или девушка: самозваный провокатор, который воображает себя бесстрашным, способным бросить вызов закоснелой системе обучения, задавать вопросы, отталкивать руку дающего. Эви это замечала и приветствовала. Когда-то давно она сама была таким мальчиком, скептичным и проницательным, стремилась начертать свое имя на небесах аудитории.

– Мрак? – Эви сняла очки и пристально посмотрела на парня. – В смысле здорово? Или ужасно?

– Ужасно. – Он поморщился. – Что заставляет человека замуровать себя навечно в комнате при церкви?

– Вера, – твердо ответила Эви, – и власть.

Скепсис аудитории был почти осязаем.

– Позвольте мне задать вам вопрос. – Эви отложила книгу. – К каким действиям вас побуждает подобный рассказ от первого лица?

– Вызволить ее оттуда, – ухмыльнулся тот же парень.

– Продолжайте, – сказала Эви. – Как?

– С помощью оружия. Любви. Или денег.

– Или электронной почты, – осмелев, заметил другой. – Если у нее есть вай-фай.

Все рассмеялись. Эви подошла к единственному окну в помещении и открыла его. Затем снова повернулась к аудитории, и студенты увидели, что она все еще ждет ответа.

– А если написать ее историю? – спокойно спросила Эви. – Как насчет истории?

Студенты молча смотрели на нее.

– Когда я была немногим старше вас, библиотекарь дал мне этот молитвенник затворницы, – продолжала она. – Он был маленьким, довольно потрепанным, с посеревшим от старости кожаным переплетом. Страницы стали мягкими, но на них по-прежнему явственно проступали слова. Только на одной странице одно слово у самого края было почти неразличимым.

– Какое? – спросил кто-то.

– Бог, – ответила Эви.

Теперь даже тот парень весь превратился в слух.

– Как это произошло? – спросила она. – И почему? Почему слово на полях исчезло, а все другие остались?

Студенты ждали.

– Я сидела там, в библиотеке самого холодного города Англии, держала в руках молитвенник, смотрела на страницу, и в моем сознании постепенно проступал образ затворницы, этой двадцатилетней девушки, замурованной в келье. И внезапно я поняла. Юлиана стерла слово, постукивая по нему, словно отбивала ритм. Каждый раз, когда читала эту строку молитвенника. Бог, Бог, Бог. Она ожила передо мной. Она была живой, была рядом.

Эви скрестила руки на груди.

– Но, – запротестовал парень, – откуда вы знаете, что она так делала?

Улыбка профессора Милтон была обворожительна. Впервые по-настоящему осознав сложности взгляда в прошлое, студенты всегда оказываются перед этой калиткой, какими бы умудренными себя ни считали. Разумеется, хорошие студенты. Которые действительно работают головой. Эви пересекла аудиторию и остановилась рядом с ним.

– В чем разница между историей и вымыслом?

– Факты.

– Факты. – Эви кивнула. – Очень хорошо.

Парень посмотрел на нее, понял, что она не шутит, вспыхнул и отвел взгляд.

Профессор Милтон вернулась к своему столу и кликнула по изображению, открытому на ноутбуке. На экране над доской появились два покосившихся, покрытых мхом надгробных камня на заросших могилах; на каждом большими буквами была написана фамилия: Крокетт.

– Подумайте, – предложила Эви. – Какие мы можем извлечь факты? – Она осторожно, бережно обращалась с этим словом, словно то было слегка подпорчено.

– Всё, – подала голос девушка, выступавшая на первом занятии. – Все указанное действительно произошло.

– Так, – согласилась Эви. – Хорошо. А теперь, где начинается история?

Все снова посмотрели на надгробия.

– Геттисберг, – ответил парень с копной кудрявых, как у горгоны Медузы, волос.

Его соседка покачала головой:

– Далеко от дома.

Эви снова скрестила руки на груди.

– Видите?

Один за другим студенты обратили взгляд на нее. Она улыбалась.

– Вот шестнадцатилетний или семнадцатилетний парень по имени Генри, погибший при Геттисберге, далеко от дома[14]. Это факты. Но вы, – она кивнула кудрявому студенту, – напишете историю сражения, захватывающую и величественную, я в этом не сомневаюсь.

Она была абсолютно серьезна. Парень почти поверил, что и правда напишет эту историю; профессор не подшучивала над ним.

– А вы, – обратилась Эви к девушке, – можете написать историю о сдвигах той эпохи, о переселении тех парней с Севера на Юг и о том, как это повлияло на Америку конца девятнадцатого века. Ваша история покажет, что такое «далеко от дома». Например, что входит в понятие дом? Очень интересно.

– Не только парни, – заметила девушка с афрокосичками, подхваченными шарфом на макушке. – Были еще скитающиеся освобожденные рабы. Что было «домом», – в ее тоне явственно звучала насмешка, – для них? Нужно учитывать и это.

– Совершенно верно. – Профессор Милтон повернулась к ней. – Вы абсолютно правы. Еще одна история.

Она снова обратилась ко всей аудитории: