Полученные американцами данные открывали все новые подозрительные обстоятельства. Они установили, что Рудольф в 1933 году вступил в НСДАП, а в 1941 году добровольно записался в вермахт. На своем посту в пограничной полиции в Тушине он работал с личными делами и случаями контрабанды. Важным пунктом обвинения была деятельность Дасслера при гестапо в Нюрнберге в марте 1945 года; Рудольф Дасслер утверждал, что он всего лишь должен был каждый день являться в учреждение, пока велось следствие о его самовольном отбытии из Тушина. Американцы все же пришли к выводу, что он лжет.

В отчетах офицера, которому было поручено это дело, записано: «По показаниям его супруги, допрошенной в этом кабинете, он в действительности работал там. По показаниям Адольфа Дасслера, брата обвиняемого, также допрошенного в этом кабинете, Дасслер в действительности работал там». Офицер с легким раздражением дает оценку утверждению Рудольфа о его аресте гестапо и отправке в Дахау. «Дасслер непрерывно напоминает следователю об этом обстоятельстве», – фиксирует он. И все же «расследование в Херцогенаурахе обнаружило, что все осведомители считают это фиктивной историей гестапо для его защиты ввиду его работы в Польше на контрразведку, принадлежности к партии и приверженности политическим национал-социалистическим идеалам».

Этот вывод не сулил Рудольфу Дасслеру ничего хорошего. Американские следователи, очевидно, не хотели позволить Дасслеру выйти сухим из воды, однако Рудольфу повезло: хаос, царивший в лагере для интернированных, заставил американцев сменить тактику. Они сообразили, что на добросовестную проверку каждого отдельного случая потребуются десятилетия. Все бесчисленные досье, как и дело Дасслера, состояли из противоречащих друг другу утверждений, которые едва ли можно было доказать, так как огромное число документов – нередко преднамеренно – было уничтожено. Проволочки стали причиной значительных сложностей в лагерях и порождали всеобщую фрустрацию, в то же время приходило понимание, что на восстановление страны должны быть брошены все силы. Поэтому американцы решили освободить всех заключенных, не представлявших угрозы безопасности. Вместе с другими своими земляками арестант 2597 был отпущен на волю 31 июля 1946 года.

Когда оба брата и их жены пытались пролить свет на происшествия военного и послевоенного времени, разыгрывались отвратительные сцены. Особенно ожесточенные перебранки случались между вспыльчивым Рудольфом, одержимым навязчивой идеей о предательстве брата, и Кете, темпераментной женщиной, стойко защищавшей скупого на слова мужа. Рудольф был вне себя, что его арестовали из-за «коварного доноса», как он писал американцу-инспектору в Хаммельбурге. В его глазах Кете была злобной ведьмой, которая всегда хотела избавиться от него и во время войны старалась выжить его из фирмы всеми, даже самыми отвратительными средствами. Кете яростно отвечала. Она заявляла, что никогда не желала ему зла и что именно Рудольф не раз совершал вероломные поступки, идя на поводу у своего гнева.

Положение ухудшалось тем, что обе семьи вынуждены были проживать совместно в весьма ограниченном пространстве. Хоть башня и была достаточно большой для раздела жилплощади, ее стены были такими тонкими, что детям приходилось слушать яростные ссоры, бушующие между их родителями. Фридль вскоре после начала войны произвела на свет второго сына, Герда. У Ади и Кете было четверо детей: их единственный сын Хорст родился в марте 1936 года, а через два года у него появилась сестра Инге. Хорст и Инге были отправлены в швейцарский интернат, а их младшие сестры, Карин и Бригитта, оставались с родителями.

Ситуация стала окончательно невыносимой, когда Ади Дасслер сам должен был предстать перед комиссией по денацификации. Рудольф дотошно следил за ходом дела, потому что от решения комиссии зависело, кто в дальнейшем будет главным на предприятии. С этого момента упреки, которые обе пары бросали друг другу, стали предметом судебного разбирательства, и Рудольф в открытую осыпал брата злобными обвинениями.

За пару недель до освобождения Рудольфа, 13 июля 1946 года, Ади был классифицирован как «обвиняемый»: это означало, что он активно поддерживал национал-социалистский режим и лично извлекал из него выгоду. Классификация в американской зоне основывалась на анкете, в которой каждый горожанин после окончания войны должен был детально отразить свою политическую деятельность, а также привести имена проверенных людей, способных засвидетельствовать его показания. Это решение было крайне неблагоприятным для Ади, так как означало, что он больше не может производить обувь и ему грозит экспроприация.

Ади Дасслер не мог отрицать свою принадлежность партии с 1933 года и активное сотрудничество с гитлерюгендом с 1935 года. Но ему удалось за короткое время собрать множество бумаг, противоречащих утверждениям некоторых антифашистов, которые заявляли: «Д. был 100 %-м нацистом. Он спонсировал нацистскую идею, и в антифашистских кругах его не любили».

Эти упреки были опровергнуты через канцелярию бургомистра. «Д., в отличие от своих братьев, любим в народе и, в противоположность им, любезен со всеми», – гласит характеристика. Прежний бургомистр Валентин Фрёлихь, который за свое безупречное поведение во время войны был одобрен американцами и выбран главой администрации округа, подчеркивал в личном письме: «Всем, кто знает Адольфа Дасслера, известно, что он всегда готов помочь любому, независимо от его внешнего вида и политических взглядов». Далее Фрёлихь рассказал, что часто в разговоре с Ади Дасслером выражал свою ненависть к нацистской политике и при этом чувствовал себя в полной безопасности.

В своей апелляции на решение комитета Дасслер упоминал, что в числе 60 сотрудников, которые на момент окончания войны еще состояли на фабрике, был только один член партии. Он ссылался на Ханса Ценгера, которого фирма не уволила по требованию свыше, когда тот был исключен из гитлерюгенда, и на Якоба Плонера, известного антифашиста, сохранившего свое рабочее место во время национал-социализма. С пятью беженцами и четырьмя военнопленными, которых Дасслер запросил для фабрики, обращались так же хорошо, как и с другими работниками. «Эти девять человек ежедневно получали от нас дополнительно кофе и обычно хлеб, а периодически и одежду», – говорил Ади в свое оправдание.

О своем членстве в НСДАП он сказал, что его нужно расценивать как признак политического невежества. Его деятельность в гитлерюгенде с 1935 года концентрировалась исключительно на спорте. От политических мероприятий он совершенно осознанно держался подальше.

Перед войной Ади Дасслер занимался в нескольких спортивных сообществах, которые нередко придерживались полярных политических взглядов: от либерального гимнастического общества до консервативного футбольного клуба Херцогенаураха, а также входил в рабочее спортивное сообщество под названием «Союз». «Сколько я его знал, его политикой был только спорт. Другой политикой он не интересовался», – разъяснил член коммунистической партии Германии с многолетним стажем из Херцогенаураха. Кроме того, Ади рассказал о своем отказе присоединиться к фольксштурму – народному ополчению, которое Гитлер решил противопоставить надвигающимся войскам союзников. Он также не позволял своим работникам вступать в эту организацию, для чего по воскресным утрам, когда собиралось ополчение, регулярно назначал сверхурочную работу.