В преддверии Олимпиады американские спортсмены все же выразили масштабные протесты: на массовых демонстрациях в Нью-Йорке они требовали бойкота «нацистских игр». Три года не утихали дебаты. Наконец, Эйвери Брэндедж, президент Американского национального олимпийского комитета, решил лично составить представление о ситуации. Но Йозеф Геббельс искусно обвел американского гостя вокруг пальца, и когда Брэндедж вернулся в Штаты, он был уверен, что евреев в немецком спорте не дискриминировали.

Как недальновидно с его стороны: расовая сегрегация была закреплена уже в вышедших в сентябре 1935 года Нюрнбегских законах. Лишенные всех гражданских прав, евреи, как и люди с еврейскими корнями, не могли вступать в спортивные организации.

Тем не менее Эйвери Брэндедж авторитарно отстаивал кредо Пьера де Кубертена[4].

– Олимпийские игры должны проводиться каждые четыре года, независимо от обстоятельств, – и затыкал рты оппонентам.

На собрании Любительского спортивного союза в декабре 1935 года предложение бойкотировать Игры в Берлине было отклонено незначительным большинством. Итак, трансатлантический лайнер «Манхэттен» с американскими атлетами на борту держал курс на Гамбург.

В то же время немецкий антисемитизм способствовал растущему возмущению европейских соседей. Незадолго до открытия Олимпиады Анри де Байе-Латур, президент Международного олимпийского комитета[5], ужаснулся обилию антисемитских плакатов по всей стране. Будучи одним из немногих, кто осмеливался давать отпор Гитлеру, он заявил «фюреру», что лозунги нужно убрать – иначе Игры будут отменены. Гитлер, с большим трудом сдержавший свой гнев, приказал снять провокационные плакаты.

Несмотря на уступки, Гитлер был полон решимости провести Олимпиаду с большим размахом. Прорежимный режиссер Лени Рифеншталь получила неограниченные средства для киносъемок на этом событии. Гитлер распорядился построить помпезный стадион, но непрерывно жаловался, что все получается слишком маленьким. Олимпийская Деревня была возведена в величественном лесу со специально созданным водоемом и состояла из большого количества просторных бунгало, столовой, библиотеки и многих других учреждений. Несколько недель здесь тренировались и общались атлеты со всего мира, не подозревая, какую гнусность готовит немецкая власть.

Среди спортсменов Деревни наибольшее восхищение вызывал один спринтер. Джесси Оуэнс, сын сборщика хлопка из Алабамы, благодаря стипендии Университета Огайо получил возможность развить свой уникальный спортивный талант. Его час пробил 25 мая 1935 года на университетских соревнованиях в Анн-Арбор (Мичиган). Здесь Оуэнс в течение 45 минут установил четыре мировых рекорда. В американской прессе в то время писали, что Гитлер лично наводил справки о черном рекордсмене, угрожавшем немецким надеждам на медали в Берлине.

Немецкие газеты печатали фотографии Оуэнса вместе с изображением обезьяны и приписывали его быстроте «животные свойства». Тем не менее немецкая общественность воздавала должное его успехам. К его удивлению, поклонники скандировали его имя, когда он сошел на берег в Гамбурге.

Ади Дасслер искренне восхищался талантом Оуэнса и прилагал все усилия, чтобы снабдить чернокожего спортсмена своими кроссовками. При этом его друг Йозеф Вайцер считал благоразумным действовать по-тихому. Нацисты определенно не были бы в восторге, если бы обнаружили, что франконская обувная фабрика поставляла шиповки, в которых «негр» побил арийских спортсменов. Но что бы политики ни говорили, Джесси Оуэнс был великолепным спортсменом и, безусловно, стал бы героем Берлинской Олимпиады.

Ади Дасслер в своем Opel Olympia, новейшей модели немецкого производства, отправился по только что построенному автобану в Берлин в сопровождении Йозефа Вайцера. Его, везущего несколько пар кроссовок и ящичек с инструментами, запросто пропустили в Олимпийскую Деревню. Явившись к американским соперникам, Ади застенчиво распаковал свои кроссовки и смог жестами убедить Джесси Оуэнса их примерить.

Особенно жесткой была борьба за медали по прыжкам в длину. Здесь Джесси Оуэнс мерился силами с немцем Луцем Лонгом, эталонным арийцем. После жаркой дуэли Луц Лонг готовился к последнему прыжку. Гитлер просиял, когда немец, вложив все силы, с результатом в 7,87 метра побил прежний олимпийский рекорд Оуэнса.

Но американец, очевидно, не был впечатлен. Когда он готовился к последнему прыжку, раздались громкие аплодисменты. После двух минут сосредоточенной концентрации Оуэнс на полной скорости побежал к планке. Он оттолкнулся с такой силой, что казалось, он воспарит над песчаным карьером. Оуэнс превзошел свой предыдущий рекорд с невероятным показателем 8,06 метра. К ярости Гитлера, Луц Лонг обнял победителя и поздравил его. Держась за руки и дружелюбно болтая, «ариец» и «негр» прошли мимо ложи оскорбленного фюрера.

Показателями американцев в соревнованиях по бегу Гитлер был также крайне недоволен: после впечатляющего триумфа чернокожего спортсмена на стометровке он молча покинул свою ложу. Но Оуэнс не обращал внимания на суматоху вокруг. С поразительной невозмутимостью он забрал две следующие золотые медали – за бег на 200 метров и эстафету. Среди восхищенных зрителей был и Ади Дасслер, который от гордости и волнения едва мог держать себя в руках: Оуэнс был обут в шиповки его производства.

Успехи Оуэнса закрепили добрую славу обуви Dassler среди известнейших спортсменов мира. Братья Дасслеры уже давно утвердились в позиции ведущего производителя обуви в стране, теперь же к ним летели письма со всего мира. Тренеры других национальных команд интересовались кроссовками. Атлеты, приехавшие в Германию на международные соревнования, заглядывали в Херцогенаурах, чтобы исследовать ботинки, которые носил Джесси Оуэнс.

Между тем напряжение в семье все нарастало. В то время как фирма процветала, раздору способствовали различия в характерах братьев. Рудольф, под чьим управлением оборот фирмы стремительно рос, не понимал страсти, с которой Ади возился со своими кроссовками. Он терял терпение, когда его брат вел себя так, будто коммерческие аспекты дела его не касаются. А Ади раздражали хвастовство и громогласность старшего брата.

В то время как на предприятии эти разногласия уже привели к перебранкам, в особняке по соседству жены семейства еще более накаляли ситуацию. Фридль Рудольфа, скромная женщина, пекущаяся о семейной гармонии, своим умением приспосабливаться заработала расположение родителей мужа. Она заботилась об их сыне Армине, но всегда была готова оказать помощь фирме. То, что ее муж любил поразвлечься, она принимала без малейших упреков, терпела она и его грубое поведение. По ультраконсервативным представлениям пожилой четы Дасслеров, она была образцовой невесткой.

Однако жена Ади Кете была более уверенной в себе, хоть и она прислуживала мужу не ропща и вставала каждый день в четыре утра, только чтобы поджарить ему сосиски. Она также терпеливо наблюдала, когда он упражнялся в прыжках в высоту, и упаковывала ему закуску, когда он уходил поиграть в футбол на выходных. И все же прошло много времени, пока молодая жена прижилась. «Она была серьезным человеком, не обладала легкомысленным темпераментом, обычно присущим уроженцам Пфальца», – писал Герман Утерман, биограф семьи. Эта твердолобая Кете постоянно ссорилась с остальными членами семейства. «Особенно не давала ей спуску семья ее деверя», – утверждает Утерман. По общему впечатлению, после прибытия Кете атмосфера в особняке становилась все более напряженной. Сестра Фридль Бетти, бывшая частым гостем в доме, теперь реже приезжала в Херцогенаурах. «Кете научилась защищаться, – говорила она. – Постоянно возникают споры по какому-либо поводу». Из-за своенравной манеры Кете держать себя Рудольф пришел к убеждению, что она что-то имеет против него – она тщеславная выскочка, намеренно разрушающая прежнюю тесную дружбу между братьями.