Так, многое начало проясняться. Майор-то либертарианец. Да и книжечка-то у него на столе знакомая. Никак «Атлант расправил плечи»?

— Товарищ майор.

— Не называйте меня товарищем майором, я гражданин майор.

— Это почему еще?

— Потому что вас, коммунистов, ненавижу. Каждый клерк — коммунист.

В каком-то смысле так оно и есть. Но только если нас, клерков, врачей, инженеров, за людей не считать и зарплату нам платить по принципу «Ты не сдох еще? На вот тебе», то мы эти деньги ни на товары, ни на услуги не потратим. Бизнесу выгодно, когда страна живет хорошо. Это в Европе уже сто лет как поняли. Только либертарианцам это неясно. Так что на допросе я буду считать себя коммунистом. И вести соответственно.

— Но по закону обращение — «товарищ майор».

— Что-нибудь еще добавить можешь?

— Зовите меня просто на «вы».

— Я могу тебя и на «вы» называть. Даже должен так. Но что от этого изменится? Ты попался на попытке мошенничества. Что надо? Еще не знаю, но разберусь.

— Окей, — кивнул я, — задавайте конкретные вопросы.

— Я три часа задаю вопросы. А ты не отвечаешь. Так что протокол — и в камеру! Вытяни руки.

Я послушался, и тут же на меня были надеты наручники.

— На основании чего в камеру? У меня есть шесть часов. Кстати, я хочу позвонить адвокату.

— Сделаешь по истечении процессуального срока.

— И каков процессуальный срок?

— Сам должен знать.

— И каков?

— Двенадцать часов. В течение двенадцати часов можешь звонить, а сейчас отдохни до утра.

— Но вы понимаете, что я подам жалобу?

— Кто попадается, вспоминает про жалобу. Ты мне еще прокурора вспомни.

— Прокурора вашего могу не вспоминать, хотя кое с кем в прокуратуре Москвы знаком…

(Ну да, действительно знаком, мало ли кто у меня страхуется. Пользы с этого знакомства — никакой. Но объяснять майору не будем, а к слову очень удачно пришлось.)

— Да ты меня никак запугиваешь? Меня, офицера милиции?

— Я никого не запугиваю, только говорю, что если я не могу призвать вас соблюдать закон, то хотя бы соблюдайте инструкции.

— За что я вас, менеджеров, не люблю, так это за въедливость, — майор выдохнул. — Ладно, оформим сейчас протокол, иди домой.

— Что значит «иди домой»?

Он снял с меня наручники.

— Оснований тебя задерживать — точнее, вас — у меня нет, раз уж вы у нас такой умный и начитанный. Поэтому сейчас рассмотрим показания и будем решать вопрос о возбуждении уголовного дела. А загранпаспорт есть?

— А как это вас касается?

— Не вздумай сбежать за границу.

«Так, — подумал я, — а подписку-то он мне не оформляет, значит реально все, что со мной происходит, — всего только наезд сверху. Собственно говоря, даже догадываюсь, чей. Нельзя ли поговорить со Стукалиным? Он же любит собирать на всех компромат, а здесь полдела, считай, сделано, заказчик понятен. Может, я еще и выплыву».

— Как я домой пойду? У меня с собой ничего нет, бумажник в куртке остался, довезите.

— Наши служебные машины — не такси. Сам дойдешь. В конце концов, центр города.

Я внимательно прочитал протокол, отметил безукоризненность его заполнения, расписался, получил изъятые ключи, мобильник и вышел. Вызывать такси не хотелось, тем более дома не было денег. Ничего, сентябрь, на мне рубашка, пиджак твидовый, пройду до работы три километра, а с утра попробую договориться с безопасниками о нормальном человеческом уходе.

Руки чесались и в прямом, и в переносном смыслах: во-первых, не люблю, когда меня оскорбляют, во-вторых, наручники. До сегодняшнего дня мой опыт общения с ними был кратким и забавным. Одна из моих девушек была, по выражению коллег, «глубоко в теме». Во время нашего недолгого романа я приобрел наручники с розовым мехом. Толком попользоваться наручниками мы не успели, и, расставшись с той девушкой, я о них забыл. До поры до времени.

Как-то раз мой приятель, адвокат Лажечников, решил пробежать городской квест[4]со своей тогдашней девушкой. Попросил у меня наручники со словами: «Александр, твоя дурная слава бежит впереди тебя. Наверняка — у тебя есть». «Конечно», — ответил я. Часа через четыре мне позвонила консьержка и, давясь от хохота, сообщила, что в подъезде сидит странная парочка в розовых наручниках. Ребята ухитрились одновременно потерять и ключ, и мобильник. Чтобы освободиться, им пришлось пройти едва ли не половину Москвы — разумеется, в наручниках. А второго ключа, кстати, у меня не было…

Воспоминание оказалось не лишним, надо позвонить Лажечникову. Пускаться в такое плавание без адвоката не стоит.

Мысли смешивались. Я стал напевать разные песенки из моей юности, чтобы успокоиться. Получалось еще фальшивее, чем обычно.

Спустя полчаса я бодрой трусцой добрался до своего офиса. Звонок — и спустя пять минут заспанный охранник с книжкой Донцовой в руке открыл мне дверь. Этого я знал хуже.

— Что вы трезвоните, Александр Михайлович? Что вам ночью не спится?

— Забрать надо кое-что, документы у меня в кабинете.

— Да, коне…

Охранник осекся.

— Александр Михайлович, не велено вас пускать. Ни под каким видом.

— Что значит «не велено ни под каким видом»? Я руководитель первого уровня в этой… — тут я заставил себя подавиться эпитетом, — …компании.

Не люблю излишне пафосные выражения, но иногда использую. Я достал пропуск-вездеход.

— Вот. Видите? Меня положено пускать. В любое время.

— Александр Михайлович, вчера вечером сообщили, что вы в компании больше не работаете. Ваш пропуск аннулирован. Вы хотите, чтобы меня тоже уволили? Простите, никак не могу вас пустить. Приходите завтра, вызывайте Владимира Николаевича, поговорите.

Я остался на ступенях теперь своего уже бывшего офиса. Без денег, без документов, хорошо хоть с ключами от квартиры. Хотя нет, почему это без денег? Пошарил по карманам, обнаружил в пиджаке платиновую кредитку, недавно ее мне всучили на фоне долгих отношений с Альфа-банком, но лимит всего сто пятьдесят тысяч. «Все будут показывать обычную, а вы — платиновую. Сразу ясно: серьезный человек» — примерно так говорили сотрудники банка всем клиентам. Эта карточка давала приличные бонусы «Аэрофлота». Сам не заметил, как стал выбирать из четырех компаний, которыми можно полететь куда-либо из России, одну — аэрофлотовскую. Кстати, количество миль на счету уже позволяло мне пару раз слетать в Париж и обратно или один раз на Кубу.