Она не успела сказать ни слова, а они уже оказались в ванной. Салман легко справлялся с ней одной рукой, а другой включал душ. Теперь она билась обеими руками, но все было бесполезно. Его руки были словно из стали.

Краны были открыты, и вокруг них уже начал подниматься пар, когда она наконец выпалила:

— Какого черта ты делаешь? Отпусти меня сейчас же!

В этот момент Салман увлек их обоих под мощную струю теплого душа, и Джамиля услышала его зловещий голос:

— Отвечаю тебе тем же, мисс Недотрога.

Гнев, охвативший Салмана несколько секунд назад, утих. Он понимал, что причиной его было то, как действовала на него эта женщина, а вовсе не ее воинственность по отношению к нему. И теперь он не видел ничего вокруг — только Джамилю. Ее одежда уже промокла и прилипла к роскошному телу.

Джамиля тяжело дышала, прижавшись к стене душевой. Вода текла по ее голове, по лицу, попадала в глаза, она чувствовала на своем животе руку Салмана. Сквозь паровую завесу она видела его огненные глаза, мокрые волосы прилипли к голове. Вода лилась по его мощной груди, по волосам на ней, по соскам. Она попыталась убрать его руку, но он снова положил ее на ее живот и жестко сказал:

— Ты никуда не пойдешь.

Стыд пронзил ее, как только она поняла, что вся промокла и что одежда прилипла к ее телу. Словно прочитав ее мысли, Салман опустил глаза, и она почувствовала, как ее грудь реагирует на этот взгляд, становясь тяжелее, а соски затвердели так сильно под мокрой одеждой, что ей стало больно. Она боялась думать о том, какой прозрачной стала легкая ткань под этой мощной струей. Его глаза загорелись и через секунду потемнели. Это было ужасно, но она чувствовал ответный жар. Она еще раз попыталась освободиться, но Салман только подвинулся ближе, взял ее руки и поднял их над головой. Она отчаянно сопротивлялась, потому что чувствовала себя особенно уязвимой, но это была борьба против того огня, который разгорался в ней самой, в ее теле. Когда их бедра соприкоснулись, она поняла — необходимо немедленно это прекратить.

— Отпусти меня.

Она хотела ударить его коленом в самое уязвимое место, но он быстро изменил их положение так, что его бедро оказалось между ее ног, и она буквально онемела. Одна его рука, словно наручники, сковывала обе ее, другой он поднял ее лицо за подбородок. Джамиля сжала зубы и попыталась отвернуться, однако он снова повернул ее к себе. Он улыбался, и это была улыбка хищника.

— Неужели ты совсем не рада меня видеть?

Ее сердце предательски замерло, и она едва не плюнула ему в лицо.

— Ты последний человек на земле, которого мне хочется видеть, Салман аль Сакр.

Он покачал головой и с притворной грустью произнес:

— Ты все еще скрываешь свои чувства ко мне, Джамиля?

Она похолодела от ужаса, хотя в ванной было жарко. Она должна защитить себя. Джамиля собралась с силами и заговорила так же расслабленно, как и он. Она даже улыбалась.

— Ничего подобного. У меня нет чувств к тебе, Салман, и никогда не было. То, что ты видел в Париже, — обычная реакция женщины на первого любовника. Ничего нового. Ты ничего не значишь для меня. Я только ужасно зла на тебя, потому что ты проявил неуважение к брату и его жене, которые дороги мне. Ты устроил разгром в замке, и я больше не могла спокойно наблюдать это. — Ей становилось все труднее держаться спокойно, потому что он еще больше приблизился к ней и она почувствовала тяжесть его бедер, а потом это стало почти невозможным, потому что она заметила, что у него эрекция. Ей стало совсем жарко, и она закричала: — Ты животное!

— Согласен. Есть в этом что-то животное. — Его глаза потемнели и опасно затуманились, но в глубине их все еще сверкала злость.

Он крепче сжал ее подбородок, нагнулся к ней и поцеловал так быстро, что она не успела вдохнуть. Их тела сблизились, грудь к груди, бедра к бедрам, и Джамиля немедленно ощутила дикое желание.

Ей хотелось сбросить мокрую одежду и прижаться к Салману, чтобы почувствовать своей влажной кожей его мокрую кожу. Память моментально подбросила ей воспоминание о том, что однажды уже произошло в душе. Тогда он прижал ее обнаженное тело к стене, она обнимала его ногами за талию, и он вошел в нее, и все вокруг поплыло в горячем тумане страсти.

Воспоминание было настолько ярким, ее реакция на него — такой сильной, что Джамиля разозлилась и демонстративно поцеловала Салмана — и тут же поняла, что это было безумием, потому что он притянул ее еще ближе. Ей просто необходимо выбраться отсюда. Она не позволит снова затащить себя в этот темный омут, где исчезнут прошлое и настоящее и где она забудет, какую боль он причинил ей. Он на секунду отвернулся, и она воспользовалась возможностью спасения и быстро выскользнула из душа, вода лилась с нее. И только сейчас она осознала, что едва может держаться на ногах.

Салман медленно повернулся под струей воды и посмотрел на нее. Она видела, как его руки опустились вниз, на джинсы, и сердце ее бешено заколотилось. Он расстегнул верхнюю пуговицу и медленно сказал:

— Я собираюсь немного расслабиться. Не хочешь присоединиться?

Джамиля заставила себя поднять взгляд и покачала головой:

— Я не присоединюсь, даже если мы будем последними людьми на земле и от нас будет зависеть судьба цивилизации.

Салман улыбнулся и расстегнул молнию. Краем глаза Джамиля видела завитки темных волос. Еще немного — и она не выдержит. Она не понимала, почему не может сдвинуться с места.

— Но у нас бы получились прекрасные дети, — вдруг сказал Салман, и Джамиля издала странный звук.

Ей хотелось рыдать и хлестать Салмана по мокрому лицу, и сквозь все эти эмоции проступало ужасное желание носить в себе ребенка этого мужчины. И это желание вернуло ее к реальности и чудовищной боли, потому что на самом деле она знала, что это такое — носить в себе его ребенка. Пусть это продолжалось совсем недолго. Она все еще чувствовала эту боль потери, о которой он никогда не узнает.

Салман все еще насмешливо смотрел на нее, спуская свои мокрые джинсы, пребывая в счастливом неведении о той кардинальной перемене, которая произошла внутри Джамили. Она отвернулась, схватила полотенце и, едва держась на ногах, вышла из ванной. Он так ничего и не понял. Вслед ей раздалось насмешливое «Трусиха!».

Джамиля ушла, и Салман стоял в душе, опершись руками о стену и склонив голову вниз. Всего минуту назад она была у него в руках — насквозь мокрое и самое желанное существо на свете. Он включил холодную воду — это было необходимо, потому что в противном случае ему бы пришлось самому доставить себе удовольствие, чтобы просто не сойти с ума, чего он не делал с тех пор, как был подростком. Он вынужден был признать, что его рассудок исчез вместе с Джамилей.

Ее белая рубашка сделалась прозрачной, как только намокла, и он видел ее белый кружевной бюстгальтер и темные соски. Ее груди были все такими же высокими, твердыми и округлыми — они бы наполнили его ладони, словно спелые фрукты.