— Знаешь, мне жаль тебя. Ты разорвал все связи с домом, живешь в отеле, даже с братом у тебя… — Она не успела договорить, как ее голова оказалась в его ладонях, его лицо было так близко, что она чувствовала его дыхание. Сердце девушки бешено колотилось.

— Мне не нужна ничья жалость, — свирепо прошипел Салман, — тем более твоя. Я всегда все решал сам. И если бы мне пришлось начать все сначала, я бы не изменил своих решений.

В этот момент Джамилю пронзила острая боль, но Салман прикоснулся губами к ее рту — и она забыла обо всем. Ее охватили самые противоречивые чувства: гнев, желание и невыразимая нежность. Она сжала в руках лацканы его пальто и притянула Салмана к себе, отвечая на его страстный поцелуй точно такой же страстью.

У Салмана вырвался стон — он прижал ее к себе так, что ощутил ее грудь. Их губы снова слились в поцелуе. Джамиля запустила руки в его волосы, гладила его голову. Она не променяла бы этот момент ни на что на свете — это пылающее безумие было единственным лекарством от постоянно ноющей боли, которую причинил ей этот человек. Эта внезапная мысль остудила ее страсть — они с Салманом отпрянули друг от друга одновременно.

Она почти лежала на заднем сиденье автомобиля, Салман навалился на нее всем телом. Она почувствовала бедром, что у него эрекция, и ощутила мучительное желание внизу живота. Джамиля чувствовала себя совсем беззащитной.

Салман поднял голову. Только в этот момент Джамиля заметила, что перегородка, отделяющая заднее сиденье автомобиля, не опущена, и при мысли о том, что всю эту сцену наблюдал водитель, ей стало совсем плохо.

В этот момент раздался голос Салмана:

— Как я уже сказал, мне не нужна твоя жалость. Зато мне нужна ты. И ты тоже хочешь меня. Ничего не изменилось. Мы хотим друг друга так же сильно, как в тот первый раз. — Она уже открыла рот, чтобы возразить ему, но Салман грубо прервал ее: — Даже и не думай возражать. Ты не умеешь лгать. И это мне всегда нравилось в тебе.

Джамиля ничего не сказала, а просто попыталась высвободиться из-под него. Она одернула пальто и дрожащими руками стала поправлять волосы, выбившиеся из пучка. Ее щеки горели, губы набухли — глупо было все отрицать, и она сказала:

— Может, я и хочу тебя, Салман, но это не значит, что между нами что-то будет. Ты ведь уже однажды покончил со мной, помнишь?

Он отодвинулся на другой конец сиденья, вытянул ноги и глухо сказал:

— Я никогда не хотел причинять тебе боль. Не надо было соблазнять тебя.

Джамиля вздрогнула, повернулась к нему и уставилась на его строгий профиль. И только остатки инстинкта самосохранения заставили ее сказать:

— Я уже говорила тебе, что ты не причинил мне никакой боли. О чем ты говоришь?

Он повернулся к ней:

— Я был не готов расстаться с тобой. Ты все еще была нужна мне. Ты всегда была нужна мне. Но когда ты сказала, что любишь меня… мы должны были расстаться.

Джамиля не могла понять, не приснилась ли ей эта мука в его глазах, потому что он быстро взял себя в руки — и на его лице снова была привычная светская маска. Он ближе пододвинулся к ней и добавил:

— Но теперь все прошло. И раз ты говоришь, что никакой боли я тебе не причинял, зачем отрицать, что нас все еще влечет друг к другу? В конце концов, что мы потеряем? Мы оба взрослые, опытные люди…

Джамиля пыталась понять, о чем он говорит, и в то же время изо всех сил старалась, чтобы он не заметил ее смятения. Он сказал, что они расстались потому, что она была влюблена в него? Что он не хотел расставаться? Это все меняло до такой степени, что ей просто необходимо было забраться в какое-нибудь тихое место, чтобы обо всем хорошенько подумать… Хотя, в конце концов, что это меняет? Он вышвырнул ее, потому что ему не нужна была ее любовь.

Салман невозмутимо ждал ответа. Джамиля собралась с силами и сказала как можно холоднее:

— Пусть мы и взрослые люди, но я не хочу продолжать этот разговор. Уверена, что какая-нибудь из тех женщин, с которыми ты развлекался в отеле, будет счастлива удовлетворить твои потребности. А я не собираюсь этого делать.

Они подъезжали к знаменитому парижскому отелю, и Джамиле было не по себе, потому что она считала, что сказала свое решающее слово, однако Салман, судя по всему, не обратил на ее слова никакого внимания и просто решил дождаться своего часа.

Как только машина остановилась у отеля, Салман взял ее руку, сжал и мягко сказал:

— Нам необходимо утолить нашу страсть, Джамиля. Здесь, в Париже. Раз и навсегда. Я не хочу других женщин, я хочу тебя. А ты хочешь меня. Когда ты наконец будешь готова признать это, дай мне знать. Потому что твое тело это уже признало.

В этот момент швейцар открыл дверцу — нужно было выходить. Она высвободила свою руку и язвительно сказала:

— Мечтай, Салман.

Некоторое время спустя Салман стоял и смотрел на закрывшуюся прямо перед ним дверь. Раздался звук поворачивающегося ключа, он усмехнулся и отправился в свою часть номера. Сьют состоял из двух спален, у каждой из которых была своя ванная и прилегающая часть, обеденный зал и гостиная, а также собственный офис, оборудованный по последнему слову техники.

Неудовлетворенное сексуальное возбуждение сводило его с ума. Он не привык к этому — все его желания всегда удовлетворялись. Он отлично видел, что Джамилю влечет к нему с такой же страстью, хотя она изо всех сил старалась сохранить ледяное спокойствие. Она признала, что хочет его. Ему придется с ней повозиться, а он так не привык к этому.

Наконец желание стало стихать, и он отправился в офис, чтобы немного поработать.

Джамиля чувствовала себя совсем разбитой после беспокойной ночи. Несколько часов она проворочалась в постели, потому что не могла уснуть в этой огромной роскошной кровати. Наконец под утро она отправилась в ванную и приняла холодный душ. Хотя она закрылась на ключ, это ничего не значило — все ее мысли были пропитаны Салманом.

Усталая и разбитая, она вошла в роскошную гостиную. Ее волосы были собраны в конский хвост, на ней была графитового цвета юбка и такой же пиджак, застегнутая на все пуговицы белая блузка и черные туфли на высоком каблуке.

Салман стоял у окна в золотой накидке и тюрбане. В национальном костюме он выглядел так, что сердце девушки бешено застучало. Он повернулся и насмешливо посмотрел на нее:

— Ну как? Я умею вести себя правильно, когда мне это нужно, Джамиля.

Впервые за много лет она увидела его в национальной одежде. Джамиля никогда не думала, что это произведет на нее такое впечатление. Она перенеслась на много лет назад. На похоронах родителей Салман и Надим казались совсем взрослыми — слишком взрослыми для своих лет. Ей стало очень грустно, но она так боялась, что он заметит эту грусть, поэтому подняла подбородок и сказала:

— Потрясающе. В накидке любой выглядит королем.