Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ё-мое! – только и воскликнул Ларчиков, с любопытством разглядывая пистолет в луче фонаря.
Насмотревшись, сунул оружие и коробку патронов во внутренний карман пиджака, спустился с лестницы и крикнул Дашке, ожидавшей в коридоре результатов обыска:
– Нет там ничего! Голяк!
Утром Вадим зашел в гостиную, где храпел Лева Фрусман. Разбудить его оказалось делом непростым – из сна тот выбирался медленно, толчками, словно из снежной лавины. Очнувшись и увидев в собственной руке бутылку пива, с гадливостью поставил ее на пол и только потом заметил Ларчикова.
– В Израиле чем похмеляются? – с издевкой спросил Вадим. – Сакэ?
– Почему сакэ? При чем здесь сакэ? – прохрипел Фрусман. – Сакэ в Японии.
– Шучу. Вы вообще-то зря вчера напоили Дмитрия. Это теперь надолго, минимум десять дней.
– Господи! Надо было предупредить, что он алкаш. Я же не знал. И я ведь, кстати, спрашивал. Я спрашивал у Даши.
Лева со стоном поднялся с дивана, подошел к окну.
– И вправду, куда у вас все время солнце исчезает? – пробормотал он, массируя виски. – Пропили все на свете… Что же я теперь буду делать?
– В каком смысле?
– В смысле нашего проекта. Мы же вчера целый план расписали. Кого привлекать, куда рекламу давать…
– Суть вашей аферы вы мне можете объяснить? – спросил Ларчиков. – Только честно и внятно.
Лева медленно повернулся. Клоунская гримаса недоумения, которую он попытался изобразить, выглядела фальшиво.
– Афера? Какая афера? Речь идет о паломничестве в Святую землю. Христианское дело!
– Ну, не хотите, как хотите, – сказал Вадим и собрался уходить.
– Подожди. – Фрусман снова болезненно потер виски. – Ты вообще чем по жизни занимаешься?
– Туризмом. У меня своя фирма.
– Серьезно? И все официально зарегистрировано?
– Конечно.
– Вот мне «крыша» твоя очень нужна, очень! – Лева неожиданно просиял, словно и не было никакого похмелья. – Суть такова, если коротко. До революции в России существовало паломническое общество, оно организовывало поездки православных в Святую землю. Была у них такая «карта паломника», доступная даже не очень состоятельным людям, даже беднякам. Но ехать все желающие могли только через год – за это время их взнос прокручивался в разных коммерческих проектах, купцами там, фабрикантами, спекулянтами. Часть прибыли от подобных делишек шла… ею, короче, погашалась реальная стоимость поездки в Палестину. Потому что реальная стоимость – это примерно в два раза больше взноса, который делал каждый будущий паломник. Андестэнд? Вот эту схему я и хочу возродить.
– И в каких проектах будут крутиться деньги нынешних паломников? – поинтересовался Ларчиков.
Фрусман внимательно и как бы оценивающе посмотрел на Вадима.
– А ни в каких, – нагло ответил он. – Ты хотел откровенно – я говорю откровенно. Все мани в наш карман. Интересно?
Теперь на одутловатом утреннем лице Фрусмана появилась гримаса ожидания. Он поднял с пола бутылку пива и сделал несколько мелких глотков.
«Большая лажа», – угрюмо подумал Вадим. Но вариантов особых не было. Пару часов назад выяснилось: растаял не только отель, но и Свиридов из «Панорамы», со всеми куршевельскими бабками. Двенадцать путевок по тысяче долларов каждая – таков суммарный вес гирь, привязанных к ногам лопухнувшегося директора турфирмы «Фрегат». То бишь его, Ларчикова. И своих денег ни копья – все заработанное за зиму ушло на погашение кредита. А взаймы теперь никто не даст: репутация подмочена, как подгузник младенца. Хоть снова в бега ударяйся, ей-богу!
– Сколько будет стоить ваша карта?
– Я так думаю, долларов четыреста. Но можно советоваться. Важно не перегнуть, но и не выставлять демпинговые цены. Долларов на двести – двести пятьдесят ниже обычных турпутевок в Израиль. Я правильно мыслю?
– Возможно. Но нужны приличные вложения в рекламу.
– Понятное дело. Сколько на первый месяц?
– Все зависит от масштабов проекта. Причем здесь прямой рекламой не обойдешься. Необходимо подключать общественность, артистов и даже, прости господи, религиозных деятелей. Православных, я имею в виду.
– Ну, я понимаю, что не раввина. Мыслишь ты правильно. Я как раз с Дмитрием весь этот план по артистам и рисовал. Пока мы его водкой не окропили… М-да. А что касается масштабов, то я хотел бы заработать миллион баксов.
Ларчиков расхохотался:
– Лимон? Почему не три?
– А что ты смеешься? – по-детски обиделся Фрусман. – Это всего две с половиной тысячи человек. Неужели за год не наберем?
– Вы надеетесь протянуть с этой аферой целый год? А головы нам не отстрелят?
– Так вот ты послушай сначала, какие мы клевые ходы с Димкой разработали. – И Фрусман развернул фиолетовый блокнот.
На следующий день Вадим стоял возле служебного входа Театра эстрады. Вахтерша с копной седых афрокосичек внимательно посмотрела на него. Мысль прошмыгнуть без объяснений тут же исчезла: старуха отфильтровывала чужаков не хуже конвойной овчарки. С глупой улыбочкой Ларчиков спросил:
– Казанцева уже приехала?
– Приехала, – ровным голосом ответила вахтерша.
– Мне нужно с ней увидеться. Как с ней связаться?
– А вы, собственно, по какому вопросу?
– По личному. Я ее близкий знакомый.
– Настолько близкий, что даже не знаете ее мобильный?
– Много воды утекло.
– Ах, воды! – Вахтерша неохотно подняла трубку аппарата, набрала трехзначный номер и тем же бесстрастным голосом проговорила: – К Ларисе Алексеевне рвется какой-то старый знакомый. Что? Ах, фамилия… Как ваша фамилия?
– Ларчиков. И еще большой привет от Левы Фрусмана.
– Ларчиков… Передает привет от Фрусмана. Жду. – И старуха аккуратно, как сапер, положила трубку на место.
Через пару минут в холл спустился некий юноша в облегающих джинсах, с огромной, усыпанной стразами пряжкой на ремне. В руках у него была пилочка для ногтей и розовый мобильник.
– Вы? – Он облизал Вадима вдовьими глазами. – Я администратор Ларисы Алексеевны. Идемте, она ждет вас в гримерке.
Виляя бедрами, администратор повел Ларчикова по лабиринтам театра.
Звезда отечественной эстрады Лариса Алексеевна Казанцева лежала на кожаном диване в белом халате и с огуречной маской на лице. Сняв зеленый кружок с левого глаза, сказала:
– Садитесь, юноша. Вон туда, на кресло. Гоша, убери оттудова свои тряпки, черт!
Женоподобный быстро прибрался и выскочил из комнатки.
– Как вас зовут?