Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты серьезно?
– Она веган. Ну, правда, только со времен поступления в колледж. Но она все это время настаивала, чтобы я ее поддерживал.
– Н-да, что за чушня?
Я понятия не имею, что значит «чушня», но это слово заставляет меня одновременно и смеяться, и вздрагивать. Британские ругательства такие забавные, они звучат, словно их выдумал ребенок, но смысл несут понятный только взрослым.
– Как ей вообще это удавалось, если она все это время жила в Калифорнии?
– Когда мы говорили по телефону, она утверждала, что слышит мясо в моем голосе.
И вот в «Пиццерии Джона» оказался посетитель, подавившийся едой от смеха. Я уже вскакиваю, чтобы узнать, умеет ли здесь кто-нибудь применять прием Геймлиха[14], когда Шарлотта начинает отчаянно махать мне руками, указывая, чтобы я сел на место.
– Я в порядке, – говорит она, вытирая выступившие от смеха слезы. – В порядке. Просто…
– Лучше скажи, что значит «чушня»? – улыбаюсь я в ответ. Шарлотта снова начинает истерически смеяться, и я поднимаю руки вверх, как бы извиняясь за то, что уже второй раз за последние несколько минут подвергаю ее жизнь опасности. А затем я вдруг понимаю, что в ее словах есть нечто странное. – Я рассказывал тебе про Калифорнию?
Шарлотта резко перестает смеяться и жевать. Она бросает остатки пиццы на тарелку и вытирает руки:
– Ну, видимо, рассказывал. Или я экстрасенс.
Я киваю и засовываю в рот остаток второго кусочка:
– Ну, а что насчет тебя? Каким будет твой первый шаг?
Шарлотта некоторое время обдумывает свой ответ, а затем просто пожимает плечами:
– Наверное, поездка на велосипеде. Дома я каталась чуть ли не сутки напролет, но здесь побаивалась. Понимаешь, у вас даже машины ездят по неправильной стороне дороги. У меня всегда была не слишком хорошая координация, поэтому я начинала нервничать каждый раз, как думала о езде на велосипеде в Нью-Йорке. Но я все же собиралась попробовать, потому что люблю велосипеды и ненавижу метро, но Колин всегда говорил: «Ни за что. Слишком опасно. Нью-йоркские водители не дадут тебе…» – Шарлотта морщится и качает головой. – Да неважно. В общем, да, я выбираю катание на велосипеде. Если я все-таки решусь учиться в Колумбийском университете, мне бы хотелось привыкнуть к езде на велосипеде по Манхэттену.
У нас еще остались кусочки пиццы, но я внезапно сделался уже не столь голоден, как раньше. Я поднимаю с пола рюкзак, ощущая вес сменной одежды, которую я взял с собой, думая, что проведу праздники в гостях у своей девушки и ее семьи.
– Иди за мной.
16:35
Я веду Шарлотту вниз по Бликер-стрит. Я никогда не видел эту улицу такой пустынной. Под навесами магазинов никто не прячется от стихии, а ветви голых деревьев все больше и больше скрываются под снегом.
Улица практически полностью пуста. Полагаю, все «неброшенные» люди давным-давно вернулись к своим девушкам, парням, женам, мужьям. Приглашают партнеров в гости к своим родным, чтобы подтвердить статус их отношений. Вот чем я должен был заниматься сегодня вечером. И я совершенно точно не должен был стать одним из тех, кто бродит в канун Рождества по Бликер-стрит. Мне следует сбежать от этого холода домой, провести вечер с семьей, но я просто не могу заставить себя встретиться с отцом, который, узнав, что произошло, решит, что это отличное доказательство того, что он безустанно мне повторяет:
– Малыш, тебе просто не хватает жизненной мудрости, которой обладает Люк.
Говоря это, папа не пытается меня унизить, он просто считает, что я слишком мягкий, слишком наивный для этого большого и страшного мира. Но самое ужасное то, что сегодня вечером он будет прав. Я, по-видимому, был совсем ослеплен любовью, раз не замечал, какая Майя на самом деле. Нет, я определенно еще не готов идти домой, и если эта застрявшая здесь британка собирается носиться по Нью-Йорку, пытаясь пережить свое расставание с каким-то парнем, я готов составить ей компанию.
– Куда мы идем? – спрашивает меня Шарлотта.
– Увидишь.
Я останавливаюсь на углу Бликер-стрит и Мерсер-стрит, указывая на прокат велосипедов. На улице стоят по меньшей мере двадцать синих велосипедов, что, вероятно, является полным комплектом для этого места. Ну, что ж, сегодня все-таки канун Рождества.
– Ты серьезно? – Шарлотта смотрит на меня, удивленно подняв брови.
Я замечаю, что у нее и в самом деле есть брови. Майя делала свои такими тонкими, что они казались ниточками.
– А почему бы и нет? – усмехаюсь я. – Это же твой первый шаг, правильно?
– Снова начать есть мясо и проехаться, рискуя жизнью, на велосипедах Бориса[15] – вовсе не одно и то же.
– Кто такой Борис?
– Неважно. Я к тому… – Шарлотта машет рукой в сторону выстроенных в ровную линию велосипедов, – что это кажется очень опасным.
– Поэтому мы будем кататься по специальной велосипедной дорожке. Там нет никаких машин, и нужно опасаться только других велосипедистов. Что скажешь?
Шарлотта переводит взгляд с меня на выстроенные в ряд велосипеды, а затем на тротуар. Она хмурится, но я знаю, что она обдумывает мое предложение. Поэтому я решаю подтолкнуть девушку к решению:
– Тебе ведь нужно как-то убить время, правильно?
Шарлотта кивает, но все еще хмурится… Взвешивает все «за» и «против».
Я указываю на один из велосипедов:
– Тогда давай… Давай укатим от наших проблем.
Шарлотта закатывает глаза и стонет, запрокинув голову назад. Но все же она усмехается. В ямочки на ее щеках падают снежинки, и я ловлю себя на том, что невольно любуюсь ею. Я мысленно качаю головой. Ну уж нет, из всей этой ситуации с Майей я должен извлечь один главный урок: мне нужно быть более осторожным. Я больше не буду вестись на женскую красоту. Я вообще в ближайшее время не хочу никакой романтики, хочу пожить только для себя.
– Ужасная шутка, – со смехом сообщает мне Шарлотта. – Но почему бы и нет?
Я отстегиваю велосипеды, и мы ведем их по булыжникам мостовой в сторону Вест-Сайд-хайвей, что в любой другой день было бы невозможно из-за количества пешеходов. Но в канун Рождества, кажется, весь центр города принадлежит только нам двоим. Я останавливаюсь перед специально выделенной для велосипедистов дорожкой и, сев на велосипед, поднимаю взгляд на Шарлотту: