Я объясняю Сафф, что мы разрешим ее загадку, разобравшись в трех вещах: средстве, мотиве и возможности. Я говорю ей, что все поступки людей определяются этой логической тройкой: способны ли они это сделать? Есть ли у них причина это сделать? Есть ли у них шанс это сделать?

– Все поступки людей? – повторяет Сафф, удивленно поднимая настоящую бровь. – А что, если я сделала что-то, ну, совершенно спонтанно?

Она резко взмахивает рукой и сбивает солонку. Мы сидим в закусочной напротив школы в Пас-Хайтс[3]. Крупицы соли скользят по столу и беззвучно падают на пол. На нас бросает неодобрительный взгляд официантка.

– Ты только что доказала мою точку зрения, – говорю я. – Твоя рука работает. Это средство. Ты хотела подвергнуть сомнению мою теорию. Это мотив. Солонка стояла прямо перед тобой. Это возможность.

Сафф на миг задумывается и говорит:

– Тогда ты мне поможешь. Что у тебя за средство… или как его там?

– Ну ладно. У меня есть средства, потому что я прочел около тысячи детективных романов и потому что я умный. Возможность – это твоя просьба о помощи. Кроме того, я учусь в школе онлайн, а это значит, что надо мной не трясутся весь день взрослые.

– А мотив? – спрашивает она.

«Потому что мне силой запихали в горло зонд», – мог бы я сказать ей.

«Потому что, когда я снова тебя увидел, ты не стала говорить, какой у меня здоровый вид», – мог бы я сказать ей.

Вместо этого я говорю:

– Потому что мне так хочется.

Сафф кривится:

– Разве для этого, типа настоящего мотива, не должно быть причины?

В ответ я протягиваю руку и сбиваю перечницу.

Она смеется.

За окном закусочной мы замечаем движение. По ту сторону улицы стоят Элли и Джосайя, которые машут Сафф. Они оба в нашем списке. Очевидный подозреваемый – Элли. Потому что она могла это сделать. Это истина в высшей инстанции: Элли могла. Каким бы ни было ваше предложение, Элли могла сделать это без колебаний. Но Джосайя? Джосайя и мухи не обидит. Возможно, он стоял, засунув руки в карманы, и приговаривал: «Эй, хорош, ребята, прекратите». (А это даже хуже, не так ли?) Но, по правде, он бы ничего никому не сделал.

Я не видел Джосайю почти год. Хотя он выглядит так же. Разве что вырос. Глупость, которую всегда говорят взрослые: «Ты так вырос». Как будто это достижение, а не просто процесс, который проходит в организме без твоего разрешения.

– Надо идти. – Сафф наклоняется вперед, как будто собираясь поцеловать меня в щеку.

Стоящий на другой стороне улицы Джосайя прищуривается, пытаясь разглядеть, с кем сидит Сафф. Я втягиваю голову в плечи, и поцелуй Сафф достается пустому месту, где только что было мое лицо.

– Не говори им, что ты меня видела, – прошу я.

Сафф приходит после школы, чтобы продолжить разговор, начатый в закусочной. Когда я открываю дверь, она выглядит расстроенной. Глаза у нее покраснели. Край нарисованной карандашом брови размазан, как будто она его терла. Я чувствую порыв протянуть руку и прикоснуться к этому маленькому обнаженному участку кожи. Но засовываю руки в карманы.

– Твои родители дома? – спрашивает она.

Я говорю, что нет, мама на работе. И что мой отец больше здесь не живет.

– Хорошо, – говорит она.

И я благодарен, что она не говорит: «Мне жаль», потому что отпадает надобность отвечать: «Все в порядке». Или: «Я вижусь с ним на выходных». Или: «Это к лучшему». Или любую фигню, которую говорят дети после развода родителей.

– Времени у нас до шести, – говорю я. – Мама обычно возвращается домой в это время.

Не то чтобы я нарушил какие-то правила, пригласив Сафф к себе. По правде говоря, я уверен, что мама была бы в восторге, и именно поэтому я не хочу, чтобы она увидела Сафф здесь. Слишком сложно заставить маму надеяться на меня. Вчера она вернулась домой, когда я был с Сафф в парке. Теперь она все время смотрит на меня, но не спрашивает, где я был, а я ей не скажу. Не только из упрямства.

Я купил пачку печенья и пару банок содовой в магазине на углу, на случай, если Сафф проголодалась. Разумеется, на кухне много еды, но мама заметит, что чего-то не хватает, и подумает (понадеется), что это я ее съел. Я предлагаю Сафф закуски так, будто не покупал их специально. Я даже оставил все на кухне, чтобы притвориться: я такой типа вошел и достал их из шкафчика. Мы несем еду в мою комнату.

Сафф медленно осматривается. Я пытаюсь увидеть свою комнату ее глазами: односпальная кровать, тряпичный коврик, стул-стол-монитор. Никаких плакатов с отстойными группами или японских механических фигурок, которые свидетельствуют о моей уникальной «магазинной личности». В прошлом году я побросал все это барахло в коробку. Теперь комната простая («голая», как говорит мама) и чистая («монашеская», по ее же словам). Единственная особенность – стены. Сегодня на них настроен фон обоев в викторианском стиле – точная копия интерьера из старого шоу на канале Би-би-си, «Шерлок». На одной стене есть даже изображение камина, на котором лежат пепельница и трубка.

Я жду, что Сафф будет шутить, но она без комментариев опускается на пол у моей кровати. Берет немного печенья, затем протягивает пачку мне. Когда я говорю: «Нет, спасибо», она не сует ее мне в руки, не смотрит на меня многозначительным взглядом, не говорит: «Ты уверен?» Поэтому я плачу ей той же монетой и не спрашиваю, почему она плакала.

Вместо этого я говорю:

– Расскажи мне больше об игре.