Элиот сказал, что апрель — самый жестокий месяц. Однако если бы он задался целью отыскать самое жестокое место, ему лучше было бы прийти сюда, в верховный суд округа Киндл. Вместе с подсудимыми из криминогенных кварталов и грязных трущоб в зал суда приходит также атмосфера варварства, мрачного запустения и вонючих скотобоен. Здесь бесплатно торгуют секретами, которые никто не хочет знать. В прошлом месяце в суде шли четыре разных процесса об убийствах детей, причем на скамье подсудимых сидели их родители.

Нынче утром Сонни предъявила обвинение шести членам уличной шайки, которые затащили упорно сопротивлявшегося им девятнадцатилетнего подростка в лестничный колодец строящегося дома и там принялись избивать его обрезками стальных труб. Они били несчастного по голове до тех пор, пока не размозжили череп и оттуда не вывалились мозги. Эти повествования о невероятной жестокости, о трупах, исколотых ножами, об изнасилованиях, о перестрелках и ограблениях, о неизбежных преступлениях дня — столь отвратительных, что, подобно некоторым видам порнографии, они не поддаются осмыслению нормальным человеческим мозгом, — становятся обыденными и привычными, рутиной. Их мерзкая подлость и низость находит свой аналог лишь в самой системе, истинная, скрытая суть которой, как кажется Сонни, состоит в том, чтобы ловить, судить и сажать самых бедных и беззащитных.

Примерно раз в месяц, составляя требования, она в поисках Энни или помощника шерифа, отвечающего за транспорт, спускается вниз, в помещение для содержания подсудимых. За толстой решеткой в ожидании, пока их под конвоем не отведут в зал суда, томятся двенадцать-четырнадцать молодых мужчин — обычная дневная норма. Вполне естественно и логично было бы предположить, что они восстанут, поднимут бунт, однако в большинстве своем задержанные ведут себя спокойно, слоняются по камере, курят. Если кто-то из них решается посмотреть в ее сторону, то в этом взгляде нет никакого вызова, злобы, но нет и надежды. Их унизили. Приручили.

В судейской среде, однако, жалость и сострадание — чувства почти неизвестные. И вот в этой атмосфере страха и ненависти Сонни трудится, пытаясь следовать голосу разума и совести там, где существует большой соблазн поддаться власти чувств и эмоций. Зал заседаний похож на большой шатер маркитантки, где главным товаром является убийство — бандиты убивают бандитов, люди убивают людей. Для этого они используют главным образом огнестрельное оружие, но не только его. В ход идут ножи, кинжалы, бейсбольные биты, бритвенные лезвия, автомобили, ломы, а в одном нашумевшем случае даже наковальня. Молодые люди убивают друг друга по причинам, которые зачастую невозможно понять: потому что кто-то поставил свой знак не на том углу, или из-за порванной куртки. За девять месяцев Сонни усвоила всю терминологию: райд-бай (стрельба в движении, на ходу); драйв-ап (стрельба в стационарном положении, например, из остановившейся машины); драйв-тру (орудием убийства является сам автомобиль); чейз-эвэйз (преследование банды соперников, обратившейся в бегство).

Поколение постарше также живет в мире, откуда исходят отчаяние и ожесточенность. Да, люди по-прежнему убивают друг друга, поссорившись во время игры в кости, из-за наркотиков и, естественно, из-за того, что кто-то положил глаз на чужую девушку. Что можно сказать о заряженном пистолете в руке вдрызг пьяного мужчины, которому предпочли другого? На здешних улицах неразделенная любовь и смерть идут рука об руку почти так же часто, как в драмах Шекспира.

Сейчас в зале повисла сонная послеобеденная атмосфера. Еще утром здесь и в коридоре толкались истцы и ответчики, защитники, полицейские и прокуроры, раздраженные свидетели обеих сторон, охранники, конвоировавшие подсудимых, и жены последних, заплаканные, убитые горем. Шли яростные прения. Теперь здесь царят печальная тишина и спокойствие. Через открытые двери в конце зала в желтеющем свете видно, как уборщица моет полы.

Мариэтта сильно ударяет молотком. Адвокат, обвинитель, репортеры и помощники шерифа медленно поднимаются со своих мест, в то время как Сонни преодолевает четыре ступеньки, ведущие к помосту, на котором стоит стол председательствующего судьи. Старшие судьи восседают в роскошных палатах, которые находятся в главном здании, на третьем и четвертом этажах. В архитектурном отношении здания суда преследуют ту же цель, что и соборы, — подавить индивидуума величием мраморных колонн, огромными картинами в золоченых рамах, разными безделушками из орехового дерева в стиле рококо и необъятными потолками, уходящими ввысь на два с половиной этажа. Человек должен ощутить себя никчемным карликом. Залы в пристройке к зданию центрального суда построены в восьмидесятых, когда федеральное правительство не жалело денег на правоохранительную систему, и главная проблема была в том, как их успеть истратить.

Зал же, в котором работает Сонни, представляет собой разительный контраст, образчик рачительной экономии и строгой функциональности конца века. У Сонни, впрочем, он вызывает такие же ассоциации, как и ее гостиная, однако, как и в случае с некоторыми детьми, его достоинства не являются очевидными для посторонних. Помещение имеет форму пирога, расширяясь от судейской кафедры в сторону выхода. Все сделано кое-как: государство не стало раскошеливаться, и строители приложили минимум усилий. Штукатурка местами уже потрескалась, коричневое ковровое покрытие кое-где разорвано и разлохмачено. Скамья присяжных и место для дачи свидетельских показаний повторяют строгие, однообразные линии судейского стола. Освещение весьма странное и, скорее, подходит для номера какого-нибудь мотеля. Яркого света удостаиваются лишь главные действующие лица — судья, свидетель, прокурор и адвокат.

После того как несколько лет назад прямо в зале суда застрелили судью, который вел бракоразводный процесс, места для посетителей отгородили стеной из пуленепробиваемого стекла. Здесь установлены динамики, которые транслируют весь процесс и даже дыхание каждого участника — подсудимых, адвокатов, обвинителей и самой Сонни в интервалах между словами. Она смотрит туда каждый день — в сторону друзей, родственников, подающихся вперед, чтобы лучше разглядеть своих близких, одетых в тюремные робы. Специально для них Мариэтта приклеила скотчем к стеклу написанное от руки объявление.

Строго запрещается:

Есть

Пить

Общаться с подсудимыми в помещении для арестованных или в зале суда

Теперь репортеры, которых здесь наберется с дюжину, опять занимают места в кожаных креслах с круглой спинкой, стоящих в кабинете для присяжных, куда они забрались, чтобы лучше слышать. Аппаратура по эту сторону стеклянной перегородки то и дело барахлит, а акустика такая, что искажается каждое слово. Почти все журналисты — мелкие репортеришки, беспринципные и подлые. Есть, правда, и пара сотрудников местного телеканала, которые напоминают приличных людей. Стэнли Розенберг, маленький хорек с пятого канала, в пятисотдолларовом блейзере и потрепанных синих джинсах (они не попадают в объектив камеры), спешит усесться рядом с художником, рисующим эскизы. Присутствие прессы неизбежно, особенно в послеобеденное время, когда репортерам позарез нужно сдавать материал в номер.

Мариэтта первым объявляет дело об убийстве Джун Эдгар.