По версии другого, сына вообще не существует, а перед камерами вместо него выступает актер. Люди обожают фальшивую реальность.

Коннор подается вперед:

– Здесь другое дело. Это не один-единственный сайт. Есть куча…

– Сделай одолжение: проверь, чей сайт, – советует Сэм. – Выясни, чем эти люди занимаются и что публиковали. Кто они такие и почему говорят то, что говорят. Не верь любому, кто заявляет, будто знает истину. Не верь никому из них.

Коннор скрещивает руки на груди, словно защищаясь, но хотя бы слушает.

– Если не хочешь всю жизнь выкидывать кучу денег мошенникам, нужно научиться распознавать ложь. Бывает нелегко понять, каким источникам в интернете можно доверять, а каким нет. Я могу объяснить тебе наглядно, как другие стараются манипулировать тобой, но на самом деле все просто. Они делают это с помощью страха, а если не страха, то чувства превосходства и приобщенности к тайным знаниям. На самом деле, – тут Сэм поворачивается к Ланни, – это не помешало бы знать вам обоим. Когда вымоете посуду, можем сесть и все обсудить.

Вот так просто Сэм разрядил обстановку.

Сегодня.

Ужин заканчивается на более дружеской ноте, чем я надеялась, и Ланни с Коннором даже без пререканий моют посуду. Но я не совсем доверяю наступившему перемирию.

У меня предчувствие, что надвигается настоящая буря.

2

Коннор

Вернувшись из школы, я, как всегда, первым делом проверяю почтовый ящик. Бо́льшая часть писем – унылая фигня для взрослых, но сегодня есть кое-что необычное: большой коричневый конверт, закопавшийся среди кучи всякой ерунды. Когда я вытаскиваю его, сердце колотится, а во рту пересыхает.

Я узнаю́ обратный адрес: служба пересылки писем. Мама начала ею пользоваться, когда мы пустились в бега после того, как ее оправдали и нам начали угрожать разные психи. Мама не хотела, чтобы кто-то нас выследил. И зарегистрировалась в нескольких компаниях по пересылке, чтобы перенаправлять письма через цепочку почтовых ящиков и их нельзя было отследить.

На самом деле письма приходили только от одного человека – моего отца, Мэлвина Ройяла.

Даже после того, как он умер несколько лет назад, письма продолжали приходить. Он готовился к смерти, заранее написал десятки писем и раздал друзьям, чтобы они отправляли их потом. Помню, в начале этого года вечером я на кухне наливал себе воды в стакан, и мама сказала нам, что разорвала его последнее письмо, не читая. Тогда я ответил, что она правильно сделала, потому что знал: именно это она и хотела услышать.

Мама больше не хочет иметь ничего общего с отцом и ясно дала нам это понять. Она с удовольствием вычеркнула бы его из нашей жизни, если б могла. Ланни тоже.

Но я – другое дело. Я не готов вычеркнуть отца, не вырезав при этом кусок самого себя. И когда через несколько недель я нашел еще одно письмо от него, то забрал и спрятал, пока мама не разорвала.

С тех пор я каждый день после школы первым делом тайком проверяю почтовый ящик, чтобы забирать отцовские письма, прежде чем мама или Ланни найдут их и разорвут на клочки. Это моя последняя связь с отцом – последний шанс понять его с его собственных слов.

Оглядываюсь через плечо – убедиться, что Ланни уже в доме, – и быстро засовываю конверт за пояс брюк, прижимая к спине и закрывая сверху рубашкой. Когда я захожу домой, руки дрожат, я на пределе. Ланни набрасывается на меня, едва я переступаю порог. И, не дав опомниться, ехидничает, что я забыл положить в сушилку одежду, и теперь она будет пахнуть плесенью, и что, наверное, поэтому у меня мало друзей.

Обычно я не обращаю на это внимания, но письма отца всегда вызывают у меня странные чувства: и предвкушение, и страх, и головокружение, и негодование, и, главное, гнев. Я резко огрызаюсь. Моя грубость удивляет Ланни. На глазах у нее уже блестят слезы. Но она все равно кричит на меня.

У меня нет ни времени, ни терпения выслушивать ее чушь. Я отмахиваюсь, закатив глаза.

– Я к Кевину, – говорю ей и, не дослушав, хлопаю дверью.

Пройдя несколько кварталов до дома друга, чувствую, как конверт натирает поясницу. Руки чешутся от желания вытащить его и вскрыть, но я заставляю себя потерпеть, пока не доберусь до Кевина. Ему не меньше меня интересно, что же там написано.

Мне повезло иметь такого понимающего друга. Я привык, что отец только помеха: из-за него другие ребята всегда шпыняли меня и издевались. Но Кевин не такой. Он не судит обо мне по отцу.

Кевин не похож на моих одноклассников. Он читает не меньше меня, ему нравится думать о разном. Он не принимает за чистую монету все, что говорят нам учителя и другие взрослые, а сомневается. Он из интереса сам проводит исследования и может часами спорить почти на любую тему. Это он научил меня не верить паникерам, которые кричат об опасности изменений климата.

А еще Кевин научил меня не верить всему, что говорят об отце. Он подсказал, что все, что я знаю о Мэлвине Ройяле, я знаю или от мамы, или от журналистов, а они каждый по-своему предвзяты. И заметил, что, возможно, мама установила фильтры родительского контроля на наши телефоны и компьютеры, чтобы мы не искали информацию об отце в интернете, потому что ей есть что скрывать. Потому что там не только то, что она нам рассказала.

Кевин предложил мне самому провести расследование и сделать выводы. И научил пользоваться Даркнетом – целым морем информации без цензуры, которое не контролируют правительства и корпорации. Я слышал о нем и раньше, но толком не понимал, что это такое.

Даркнет выдал кучу сведений об отце. Раньше я думал, что знал, что он натворил, но, оказывается, я и понятия не имел. Те статьи в интернете, которые я читал раньше, – лишь верхушка айсберга.

Именно в Даркнете я нашел неотредактированные стенограммы судебных заседаний по делу отца и копии настоящих полицейских отчетов с фотографиями с места преступления. Сначала невозможно было увязать все это с тем образом отца, который я знал. Я не мог понять, как один и тот же человек проделывал ужасные вещи с этими девушками – и читал мне в детстве сказки на ночь и укрывал одеялом.

Я стал одержим желанием понять, что же произошло. Поэтому как-то днем я порылся в мамином кабинете, когда она уехала с Сэмом на физиотерапию, а Ланни отправилась на пробежку. Я не сразу