– Ну, Леха, это уж ты ерунду городишь.

Может, ей этот наш Горенич сам денег дал.

Или папа с мамой, да и вообще…

– Нет, мне эта Наташа определенно не нравится. Тухлаябаба.

– Нельзя так заранее себя настраивать, Леха. Ничегохорошего из этого не выйдет.

Кстати, вдруг она никуда и не уехала, сидит себе дома ислезами умывается. Может, они вместе с Гореничем куда-нибудь собиралисьпоехать, а он возьми и пропади.

– А я вот чего подумал, Гошка: кому на фиг этотфотограф понадобился и зачем?

– Мысль, конечно, интересная, но не слишком свежая… –усмехнулся Гошка. – Мы это уже обсуждали.

Внезапно зазвонил телефон. От неожиданности оба вздрогнули.

– Не подходи, – зашептал Леха. – Вдруг твоямать проверяет, не прогуливаешь ли ты!

– Да ты что, маме это и в голову не вскочит.

Он схватил трубку:

– Алло!

– Гошка? Привет, это Маня!

– Привет, Маняшка. Ты где?

– У нас и физичка, и географиня заболели,представляешь, какой кайф! А ты тоже заболел? Сашка сказала, что тебя не было иЛехи тоже, вот мы и подумали, что у вас какие-то дела?

– Мань, а Саша дома?

– А что, она тебе нужна? – ревниво осведомиласьМаня.

– И она, и ты, и Ксюха.

– У вас что, опять что-то?..

– Маня, мы с Лехой вас ждем, надо поговорить.

– Да? А Никита?

– Никита заболел. Короче, подваливайте ко мне, чемскорее, тем лучше.

– Да, бабье, бабье, кругом бабье! – поморщилсяШмаков.

Когда девочкам рассказали всю историю с самого начала, Ксюшаспросила:

– Гошка, а ты бумажку переписал хотя бы?

– Переписал, а что толку?

– Покажи!

Гошка показал ей бумажку.

– У меня есть идея…

– Какая?

– Надо ее немножко переделать, ну там цифры местамипоменять, буквы…

– Зачем это? – вмешался Леха.

– Чтобы показать ее тому дядьке. Он вечером пойдетгулять с собакой, а вы подойдите к нему и скажите, вот, мол, нашли толькокакую-то бумажку.

– И что? – вырвалось у Гошки.

– А то, что вы сразу поймете, за чем они охотятся. Еслине за этой бумажкой, то он на нее и не взглянет!

– – А что это нам даст? – полюбопытствовала Маня.

– Кое-что даст все-таки, – стояла на своемКсюша. – Во-первых, мы поймем, из-за чего весь сыр-бор… А во-вторых,завяжется какой-то разговор, может, он вам свой телефончик даст или дажекакое-то поручение.

– Насчет поручений – это вряд ли, – покачалголовой Гошка, – а вот записку показать можно.

– Эй, послушайте, записку можно показать, но толькосовсем-совсем другую, не с какими-то там цифрами-буквами, а самую обыкновеннуюзаписку, допустим, любовную, – затараторила Маня.

Все с любопытством на нее уставились, ожидая объяснений.

– Как вы не понимаете, – горячиласьдевочка, – если показать ему переделанную записку, он сразу что-нибудьзаподозрит.

Откуда мы знаем – вдруг он сразу заметит подделку? И тогдаможет такое начаться!

Пострадает и ваш этот Горыныч…

– Горенич, – машинально поправил ее Гошка.

– Ладно, какая разница, Горенич или Горыныч, главное,что он может пострадать, и потом, этот дядька сразу вас раскусит. Смекнет, чтовы с ним в какие-то игры играете..

– Да, Маня права, – поддержала ее Саша, старшаясестра.

– Точняк, – кивнул Леха. – Тогда нам кранты!

– Ну, так лучше вообще к нему не соваться, –проговорила Саша.

– Да нет, пожалуй, сунуться стоит, только надопридумать какой-нибудь нормальный текст, чтобы он не подумал… – сказал Гошка.

– Нет, не надо никакого текста! – закричалаКсюша. – У меня дома есть куча бумажек, на которых пулю писали!

– Пулю? Какую пулю? – подняла брови !

Саша.

– Это когда играют в преферанс, ведут записи, –объяснил Гошка. – Да, Ксюха, это , здорово. Он нас за полных придурковпримет, а это очень полезно.

– И неопасно ни для кого! – воскликнула Маня,больше всего беспокоившаяся о Гошкиной безопасности.

– Значит, решено, – подвел итог Гошка, –Ксюха принесет записку, а мы с Лехой вечером смотаемся в сквер, к тому дядьке.

– Слушайте, а у меня еще одна мыслюндия родилась… –перебил его Леха.

– Мыслюндия? – рассмеялась Саша.

– У народа, у языкотворца, появился новыйподмастерье! – вдохновенно продекламировала Маня.

Все удивленно на нее посмотрели.

– Чего уставились? Это я Маяковского переделала. У негоесть стихи «Сергею Есенину». «У народа, у языкотворца, умер звонкий забулдыгаподмастерье!»

– Манька, у тебя новая фаза началась? – засмеяласьКсюша. – Раньше ты сама стишата лудила, а теперь классиков переделываешь?

– Ничего я не лудила! – оскорбилась Маня. – Ивообще отвяжитесь от меня.

– Да нет, Маня, что ты, у тебя просто клево этополучилось, насчет подмастерья, – успокоил ее Гошка. – Кстати, какаятам у тебя мыслюндия родилась, подмастерье?

– А я забыл, – смутился Леха, – вы как началитут про поэзию дундеть, я сразу и увял.

– Цветочек наш нежный, увял он от нескольких строчек,давайте, подруги… Нет, не так! Наш нежный цветочек, увял от трехстрочек! – закричала Маня.

– Ну, Маня, это уже ближе к норме, – заметила схохотом Ксюша.

– Наш цветочек Шмакодявый, белокурый и кудрявый! –уже несло по кочкам Маню.

– Заткнись, Малыга! – буркнул Леха. – Тутдело серьезное, а она…

– А она такая дура, все культура да культура…

– Манька, уймись! – прикрикнула на нее Саша, хотявсе уже покатывались со смеху, даже Шмаков.

– Тихо, Манечка, уймись, замолчи, уйди, заткнись!

– Маня! – схватила ее за плечо и начала трястиСаша. – Это же глупо! Охота тебе выглядеть дурой? Дело-то и вправдусерьезное.

– Ладно, отвяжитесь. Я молчу!

– И отлично. Ну, Шмаков, ты вспомнил?

– Нет, забыл. Хоть убейте!

– Значит, не больно ценная была твоя мыслюндия, –заключила Ксюша.