Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, как?
– Конечно, я согласен.
Через пару дней я пришел получать паспорт. Раскрыл его, начал читать и бросился к окошку;
– Здесь грубая ошибка. Я написал в анкете: мое имя Ильич. Его дали мне родители при рождении. А вы написали: Илья.
– Успокойся. У нас в стране так никого не зовут – это отчество. А настоящее имя – Илья. Мы посоветовались и решили, что и ты станешь Ильей. Все равно же фамилию поменял. Будешь теперь, как новенький.
* * *
Надеяться всегда лучше, чем отчаиваться.
Как бы там ни было, история эта на новеньком паспорте не закончилась.
Лет через двадцать получил я повестку: такого-то числа я должен явиться в ОВИР. Это отдел милиции, или госбезопасности? который занимался визами за рубеж, работой с иностранцами и всякими такими делами.
Я слегка оробел. Хотя в то время я никакого отношения к заграничным визам не имел, да и иностранцем я перестал числиться в начале тридцатых годов прошлого века. Но, как мне было известно, взаимоотношения с ОВИРом к добру не приводили. Многие люди натерпелись горя, теряли работу, бросали профессию, карьеру, становились безработными, с которыми в отделах кадров и разговаривать не хотели. Многих из них я знал, о некоторых писал до того, как с ними случилось такое несчастье.
Тем не менее, собрался с духом и пошел по повестке, не переставая думать, где я мог проколоться.
Человек в штатском встретил меня несурово. Задал несколько вопросов о моей жизни, семье, работе. Потом спросил:
– У вас когда-то были сложности с получением паспорта?
– Да, моего первого паспорта.
– И что же случилось?
Я рассказал историю о метрике, которую никто не мог перевести с португальского. О том, как мое свидетельство о рождении потерялось в Москве и поэтому я долго был без паспорта.
– И как все-таки вы оказались с паспортом?
Мне пришлось рассказать мою историю. Об отце Маркусе Пятигорском, который умер. О втором замужестве мамы и о том, что у меня появился новый отец.
– В милиции ему посоветовали усыновить меня, дать мне свою фамилию и отчество. Это позволило милиции выдать мне паспорт без потерявшейся метрики.
Хозяин кабинета улыбнулся, пожал мне руку:
– Спасибо, вы свободны.
Я оторопел. Не мог понять, зачем меня вызывали в ОВИР.
– Это все?
– Да, все.
– Извините, не могу ли я задать вам вопрос?
– Пожалуйста…
– Вы знаете, я журналист. Профессиональный журналист. Получаю гонорар за конкретную работу, которую выполняю. Сейчас я сделал работу для вас: перенес свои дела, пришел сюда, добросовестно ответил на ваши вопросы. Теперь скажите: вы можете заплатить мне за это гонорар?
Собеседник молча смотрел на меня. Он, наверное, прикидывал в уме – я сумасшедший или просто придурок.
– Я вас не понимаю, – произнес он наконец.
– Объясню. Не могли бы вы в качестве гонорара рассказать мне, зачем я к вам пришел?
Хозяин кабинета облегченно улыбнулся:
– Эти сведения не для разглашения, но вам скажу. Человек, который владел вашей метрикой, найден. Теперь она в безопасном месте. А вас я пригласил, чтобы понять, как ваш документ попал к постороннему человеку.
– Значит, у меня был двойник?
– Да, с вашей необычной историей жизни, с вашим именем Ильич и фамилией Пятигорский. Это все, что я мог вам сказать…
Я понял, что спрашивать больше услышанного бессмысленно. Мне оставалось только долгие годы моей жизни пребывать в неведении о загадочном приключении с моим паспортом.
Вы может смеяться, но это еще не финал запутанной истории свидетельства о рождении.
Лет через шестьдесят после моего хождения за паспортом поехал я в Рио-де-Жанейро к своим родственникам. Кто-то из них поинтересовался, почему я не Пятигорский и почему не Ильич. Пришлось рассказать о злоключениях с метрикой и обо всем, что после этого произошло.
Кармен – она вдова моего двоюродного брата – поохала, посокрушалась по поводу непрофессиональной русской милиции. На том дело и кончилось.
Прошло после этого года полтора. Я снова прилетел в Бразилию. По дороге из аэропорта Кармен сказала, что меня ждет занятный сюрприз.
Дома она протянула мне большой лист бумаги.
– Что это?
– Посмотри…
Я посмотрел и обомлел: моя метрика!
– Откуда она у тебя?
Кармен рассказала.
Ей было известно, что мои родители до депортации из Бразилии жили в пансионате в районе Капокабана. Это знаменитое место в Рио-де-Жанейро. Там кварталы богатых домов и известный на весь мир пляж Капокабана.
Так вот, Кармен решила, что я должен был родиться по месту жительства родителей на Капокабане. Пошла в местную мэрию и ей без всякой волокиты выдали копию моей метрики.
Сейчас она лежит у меня в архиве, как напоминание о страстях, которые вились вокруг нее десятки лет.
* * *
С людьми ты тайной не делись своей.
Ведь ты не знаешь, кто из них подлей.
Как сам ты поступаешь с божьей тварью,
Того же жди себе и от людей.
В один прекрасный день Борису Григорьевичу позвонил из Хабаровска начальник краевого управления полиграфии.
– Борис, у нас тут сложная ситуация образовалась. Некому набирать краевую газету “Тихоокеанская звезда”. Положение настолько тяжелое, что я, наверное, не выберусь из него здоровым и невредимым.
– Сочувствую. Но чем я могу помочь?
– Срочно пришли сюда в командировку одного линотиписта.
– Но у нас же тоже газета. А линотипистов раз-два и обчелся.
– Не прибедняйся. У тебя вон какой орел есть, москвич. Всю войну на себе вынес. И сынок твой крепко подрос. Его и пришли в Хабаровск. Пусть в большом городе, в столице пооботрется. И людям поможет, и себя покажет.
Борис Григорьевич заколебался. С одной стороны, своя рубашка как бы ближе к телу. С другой, этот человек не раз во время войны сильно выручал нашу типографию…
– На сколько дней командировка?
– Скажу честно – не знаю. Набирать некому. Вопрос на контроле на самом верху. Пусть приезжает и садится за линотип. Дадут ему учеников. Выучит, и вернется домой.
– Может, мне с ним приехать?
– Зачем?
– Сын все-таки…
– Не паникуй. Он уже не ребенок. Иди, собирай вещи в дорогу.
В тот день кончилось мое детство. Началась взрослая жизнь.
Мазурики уходят в дембель
У страха глаза велики. Я с тревогой уезжал из дома – первый раз в жизни в другие края. Один, без родителей. Не представлял себе, какие еще бывают на свете типографии – больше или меньше моей? Думал, засмеют