— Это только так говорится, потому что по-русски«смерть» женского рода. Само собой, для женщин Смерть — Вечный Жених. У насвообще всё очень поэтично. Для соискателей Смерть это как бы la belle dame sansmerci, Прекрасная Дама, которой мы посвящаем стихи, а если понадобится, то исамое жизнь. Для соискательниц же Смерть — Прекрасный Принц или ЗаколдованныйЦаревич, это смотря по вкусу.

Коломбина сосредоточенно наморщила лоб:

— И как же свершается обряд венчания?

Тут Петя взглянул на нее так, будто перед ним былакакая-нибудь дикая папуаска с костяшкой в носу. Недоверчиво прищурился:

— Ты что, не слыхала о «Любовниках Смерти»? Да об этомпишут все газеты!

— Газет не читаю, — надменно объявила она. —Это слишком обыкновенно.

— Господи! Так ты ничего не знаешь о московскихсамоубийствах?

Коломбина осторожно помотала головой.

— Уже четверо наших обручились со Смертью. — Петяпридвинулся ближе, его глаза заблестели. — И каждому сразу же нашласьзамена! Еще бы — ведь о нас говорит весь город! Только никто не знает, где мы икто мы! Если ты приехала в Москву, чтобы «поставить точку», тебе невероятно,фантастически повезло. Ты, можно сказать, вытащила счастливый билет. Обратиласьименно к тому человеку, который действительно может тебе помочь. У тебя естьшанс уйти из жизни без пошлого провинциализма, умереть не как овца на бойне, авозвышенно, осмысленно, красиво! Может быть, мы даже уйдем с тобой вместе, какМоретта и Ликантроп. — Его голос вдохновенно зазвенел. — Как раз навакансию Моретты я и хочу тебя предложить.

— А кто это — Моретта? — в восторге воскликнулаКоломбина, заразившись его возбуждением, но по-прежнему еще ничего не поняв.

Она знала за собой этот недостаток — несообразительность.Нет, глупой она себя вовсе не считала (слава Богу, поумней многих), просто умбыл немножко медленный — подчас сама на себя раздражалась.

— Моретта и Ликантроп — самые новейшиеизбранники, — шепотом объяснил Петя. — Получили Знак и тут жезастрелились, одиннадцать дней назад. Место Ликантропа уже занято. ВакансияМоретты — последняя.

У бедной Коломбины голова шла кругом. Она схватила Петю заруку.

— Знак? Какой знак?

— Смерть подает своему избраннику или избраннице Знак.Без Знака убивать себя нельзя — это строжайше запрещено.

— Да что это такое — Знак? Какой он?

— Он всякий раз иной. Это невозможно предугадать, но иошибиться тоже невозможно…

Петя внимательно поглядел на побледневшую спутницу.Нахмурился:

— Испугалась? И правильно, у нас ведь не в игрушкииграют. Смотри, еще не поздно уйти. Только помни про данную клятву.

Она и вправду испугалась. Не смерти, конечно, а того, что онсейчас передумает брать ее с собой. Очень кстати вспомнилась рекламная вывескакомпании «Мёбиус».

— С тобой мне ничто не страшно, — сказалаКоломбина, и Петя просиял.

Воспользовавшись тем, что она сама взяла его за руку, сталпоглаживать пальцем девичью ладонь, и Коломбину охватило безошибочноепредчувствие: сегодня это непременно свершится. Она ответила на пожатие. Такони и ехали через площади, улицы и бульвары. Некоторое время спустя рукивспотели, и Коломбина, сочтя этот природный феномен вульгарным, пальцывысвободила. Однако Петя уже осмелел. Победительно положил ей руку на плечо.Погладил шею.

— Ожерелье из змеиной кожи? — шепнул в самоеухо. — Бонтонно.

Вдруг тихонечко вскрикнул.

Коломбина повернулась, увидела, как стремительно расширяютсяПетины зрачки.

— Там… там… — пролепетал он, не в силахпошевелиться. — Что это?

— Египетская кобра, — объяснила она. — Живая.Знаешь, Клеопатра такой себя умертвила.

Он дернулся, прижавшись к окну. Руки сцепил на груди.

— Не бойся, — сказала Коломбина. — Люцифермоих друзей не кусает.

Петя кивнул, глядя на подвижное черное ожерелье, нопридвинуться больше не пытался.

Сошли на круто идущей вверх зеленой улице, которую Петяназвал Рождественским бульваром. Свернули в переулок.

Был уже десятый час, стемнело, и зажглись фонари.

— Вот он, дом Просперо, — тихонько сказал Петя,показав на одноэтажный особнячок.

Собственно, Коломбина разглядела в темноте лишь шестьзашторенных окон, наполненных изнутри таинственным красноватым сиянием.

— Ну что же ты встала? — поторопил остановившуюсяспутницу Петя. — Полагается приходить ровно в девять, мы опаздываем.

А Коломбину в этот миг вдруг охватило непреодолимое желаниеразвернуться и со всех ног побежать назад на бульвар, а потом вниз, к широкойтусклой площади, и дальше, дальше. Да не в тесную китайгородскую квартирку,пропади она пропадом, а прямиком на вокзал и чтобы сразу в поезд. Колесазастучат, начнут сматывать нитку железной дороги обратно, та снова свернется вклубок, и все будет, как раньше…

— Это ты встал, — сердито сказалаКоломбина. — Давай, веди к твоим «любовникам».

Коломбина слышит голоса духов

Петя открыл входную дверь без стука, пояснив:

— Просперо прислуги не признает. Всё делает сам —привычка ссыльного.

В прихожей было совсем темно, и Коломбина ничего толком неразглядела, кроме уходящего вглубь дома коридора да белой двери. В расположенномза дверью просторном салоне оказалось немногим светлей. Лампы там не горели —лишь несколько свечей на столе и еще, чуть в сторонке, чугунная жаровня с алотлеющими углями. На стенах корчились кривые тени, на полках посверкивализолотом корешки книг, а сверху мерцала подвесками незажженная хрустальнаялюстра.

Лишь когда глаза немного свыклись с тусклым освещением,Коломбина поняла, что в комнате не так мало народу — пожалуй, человек десять, ато и больше.

Кажется, Петя Лилейко числился среди «соискателей» птицейневысокого полета. На его робкое приветствие кое-кто кивнул, прочие жепродолжали тихо переговариваться между собой. Холодный прием смутил Коломбину,и она тут же решила, что будет держаться независимо. Подошла к столу, прикурилаот свечки и громко, через всю гостиную, спросила своего спутника:

— Ну, который здесь Просперо?