– Дела, господа, – сказал растеряно Милорадович. – Генерал Мелис обмишурился.

– Что произошло? – забеспокоился Константин.

– Для нас не подготовили мулов. Ни одного. Нет никаких магазинов с продовольствием, и нигде не обнаружено вспомогательного фуражного отряда.

– Как это понимать? – возмутился Константин.

– Как предательство, – объяснил, подошедший сзади, Багратион.

– Ну, так что прикажете мне делать? – вопрошал Суворов подполковника Вейротера. – Может, на австрийских генералов взвалить артиллерию? Вы что предпочитаете нести: лафет или само орудие?

– Дозвольте доложить, я сам введён в заблуждение, – мычал подполковник Вейротер.

– Тогда исправляйте это положение. Найдите мне мулов, – требовал главнокомандующий.

– Невозможно в короткий срок найти полторы тысячи голов? – слабо возражал австриец.

– А вы постарайтесь. На войне нет такого слова: «невозможно», есть слово – «Надо». Надо, понимаете, надо достать мулов и продовольствие. Я к вам приставлю эскадрон казаков. Они вам помогут, а не справитесь – изрубят в капусту.

– Все понял, – мрачно сказал казачий есаул, стоявший неподалёку. Его широкая ладонь уверенно легла на рукоять сабли. У Вейротера мелко задрожала верхняя губа.

– Я ещё раз повторяю, что сам был введён в заблуждение, – часто хлопая глазами мычал он.

– Вот и спрашивайте со своего штаба. С генерала Мелиса спрашивайте. А мне нужны обещанные мулы и продовольствие. Моё дело – армию перевести через горы. Ваше дело – её снабжать. Вот, и занимайтесь. Не справитесь – не обессудьте.

Австриец вышел, вслед за ним, вразвалочку, решительно зашагал есаул.

– Вы же видите, что совершено форменное предательство, – гневно воскликнул генерал Багратион. – Нас просто хотят уничтожить, чтобы все наши победы превратились в ничто. Вся слава освобождения Италии достанется Австрии.

– Вижу, – согласился Суворов. – Но не отступать же.

– Но что впереди нас ждёт? – горячился Багратион.

– Трудный путь, – просто ответил Суворов. – И нам его надо пройти. Я ни разу не отступал. Никогда не проигрывал сражений. Не хотите же вы, чтобы я покинул этот мир опозоренным.

– Как же мы пойдём без вьючных животных? – задал вопрос Милорадович. – Пушки, продовольствие, палатки… Можно и без палаток. Но хотя бы продовольствие… И артиллерия. Нам нужна артиллерия.

Повисло напряжённое молчание.

– Нести пушки на плечах? – ужаснулся Розенберг. – По горам?

– Придётся нести, – ответил Багратион.

– Продовольствие и порох можно распределить среди солдат, – неуверенно предложил Милорадович.

– А если использовать казацких лошадей? – задумчиво произнёс Великий князь Константин.

– Лошадей? – переспросил Суворов.

– Да, казачьих лошадей, – повторил Константин.

– Действительно, – согласился с Константином генерал Розенберг. – На кой чёрт нам в горах кавалерия? А казаки смогут прекрасно пешими воевать.

– Верно! – подумав, согласился Суворов. – Конечно, казаки будут бурчать, но другого выхода у нас нет.

Спустя четыре дня стараниями подполковника Вейротера раздобыли шестьсот пятьдесят мулов. Продовольствие удалось собрать на три дня похода. Казаки недовольно встретили приказ: отдать своих лошадей, однако деваться было некуда. Полторы тысячи боевых коней употребили в дело. Пришлось по всей округе искать мешки, чтобы соорудить из них вьючные седла. Из артиллерии решили взять только двадцать пять лёгких пьемонтских орудий и по несколько выстрелов к ним.

– Мне надо пять лошадей под каждую пушку, – требовал Розенберг, на которого выпала ответственность за перевозку артиллерии.

– Почему же пять? Откуда пять? – возмущался подполковник Вейротер, вытаращив глаза.

– Посудите сами: на первую погрузим колёса; вторая лафет везёт; третья – ствол, четвертая – заряды. Пятая нужна для подстраховки. Коль какая из первых четырёх ногу сломает или ещё чего с ней случится, падёт… Все! Орудие разукомплектовано. Пять, повторяю вам – пять! – И он чуть ли не в лицо Вейротеру тыкал свою огромную пятерню.

На подготовку потеряли несколько драгоценных дней. Суворов спешил, но требовал, чтобы все было надёжно собрано и правильно рассчитано.

* * *

Солдат Григорий Таракан осмотрел мои сапоги:

– Дрянь! – сделал он вывод. – Верхом ещё можно в них, а пёхом по горам – расползутся сразу. Вот, что, схожу-ка я к сапожнику, пусть он подошву толще сделает, да носок с пяткой усилит.

– Ну и на что они станут похожи? – возмутился я, пытаясь отобрать у него мои щегольские итальянские сапоги, купленные в Палермо у одного знатного башмачника.

– А на что ноги ваши будут похожи, когда босиком пойдёте по камням? – не унимался он.

Все же унёс мои сапоги на переделку. Потом пристал к ящику с пистолетами.

– Хороши пукалки, да только воевать с ними неудобно. Тяжёлые. А узоров то понаворочано!

– Пистолеты чего тебя не устраивают?

– Чего их через горы тащить? Вон, ящик, какой тяжёлый.

– Здесь их оставить?

– Обменяю я их на пару кулев муки – и то дело. Мука в дороге бывает дороже золота.

– Делай, как знаешь, – махнул я рукой. Подумал, возможно, мой ординарец прав: зачем мне эти пистолеты? Бог его знает, что нас ждёт впереди. А мука всегда пригодится.

Сапоги мои после переделки выглядели ужасно. Толстенная подошва. Носок и пятка усилены накладками из грубой кожи, прошитые суровой, просмолённой нитью. Теперь в таких сапогах можно булыжники пинать. Пистолеты, подаренные Али-пашой, мой опекун обменял на два куля муки, широкий плащ из плотной дерюги и большой кусок свежей свиной шкуры.

– Шкура тебе зачем? – удивился я.

– Надо, – загадочно ответил он и свернул её в плотный рулон.

На моих глазах один из мешков с мукой Григорий бросил в бочку и вылил туда же ведро воды.

– Ты что же делаешь? – испугался я. – Испортишь муку.

– Ничего не испорчу, – со знанием дела ответил он. – Вот, коли под дождь попадём с сухими мешками, тогда хлеб весь и пропадёт. А сейчас я его сверху намочу и подсушу. Получится тестяная корка. А внутри мучица всегда сухая будет. Вы, ваше благородие, доверяйте мне. Я на Кавказе повоевал. От Екатеринодара до Тифлиса протопал. Знаю, как надо в горы ходить.

Потом он привёл маленького толстенького солдата. Тот держал в руках медный тазик и котомку из белого холста.

– Садитесь на табурет, ваше благородие, будем из вас солдата делать, – повелительно сказал Григорий.

– Это зачем ещё? – пробовал я сопротивляться.

– Это затем, что устав знать надо. Садитесь! – настойчиво повторил Григорий.

Я послушно уселся на табурет посреди комнаты. Маленький солдат развернул свою котомку и разложил на столе нехитрые инструменты цирюльника. На грудь повязал мне салфетку. Осведомился у Григория:

– Под солнышко стричь?

– Под солнышко, – согласился Григорий.

– Погоди те ка! – потребовал я объяснений. – Под какое, такое солнышко?

Волосы у меня были длинные. Отросли за время морского похода. Я заплетал их сзади в толстую косичку.

– Ваше благородие, не рыпайтесь, – спокойно сказал Григорий. – Вшей хотите целую голову? Это вам не в море. Мыться негде. Сожрут вас гниды.

Возразить было нечего. Голову мою