Но спустя год даже штурманское искусство Генри не спасло «Святую Елену» (так назывался корабль) от беды: судно перевозило груз серебра из вест-индийских колоний и было захвачено пиратами. Оказалось, что взял «Елену» не кто-нибудь, а сам Генри Морган, уже тогда, в 1669 году, слывший «пиратом из пиратов». Капитан и команда, видя очевидное преимущество флибустьеров, сдались без боя, поэтому разбойники не стали никого убивать — просто высадили большую часть команды на каком-то безлюдном островке, где, впрочем, была пресная вода и куда поэтому приставали время от времени корабли. В плен Морган взял лишь капитана, за которого рассчитывал получить выкуп. Что до Бэкли, то его жизнь сперва висела на волоске: предводителя пиратов взбесило искусство, с которым юный штурман вел «Святую Елену» среди цепи скалистых островов, едва не ухитрившись посадить пиратов на мель и порядочно их измотав. Но, поразмыслив, практичный флибустьер решил, что искусство этого парня может пригодиться ему.

— За твои фокусы тебя следовало бы повесить, негодный мальчишка! — объявил он молодому штурману. — Что ты на это скажешь?

— Скажу, что капитану всегда виднее! — не проявив ни малейшего страха, ответил Бэкли. — Но я от кого-то слыхал, что вы как раз уважаете людей, до конца выполняющих свой долг.

Морган расхохотался. Он ценил отвагу, а еще больше любил, когда ему отвечали умно и с юмором.

— Голова у тебя работает неплохо! — воскликнул он. — Как твое имя?

— Генри Бэкли, сэр.

— Ого! А ты еще и мой тезка. Ну, раз так, то делаю тебе предложение, Генри: сейчас в моей флотилии двенадцать кораблей[7]. Завтра с четырьмя из них мы соединимся и отправимся на дело. Мне сообщили, что на корабле «Луизиана» умер штурман. Верно, допился до зеленых чертиков, мерзавец! Во время походов я запрещаю парням заливать глаза, но они это иной раз делают и еще смеют припоминать, что, мол, я и сам не дурак выпить. Ну, ладно… Штурман был хороший, однако ты, как я убедился, едва ли хуже, хоть и молод. Хорошо знаешь Карибское море?

— Знаю неплохо, — не растерялся Генри. — Мне и в Атлантику ходить приходилось.

— Отлично! Тогда предлагаю тебе послужить на «Луизиане».

Молодой человек на миг растерялся. Он уже понимал, что знаменитый пират хочет его использовать и, вероятно, велит провести его судно или несколько судов по какому-то малознакомому пиратам маршруту. Но оказаться на постоянной службе у флибустьеров?

Морган заметил смущение пленника и уже вполне доброжелательно хлопнул его по плечу:

— Э, парень, брось! Если бы тебе предложили выбор между тем, чтобы болтаться на рее или, скажем, пойти в армию, что б ты выбрал? Армию, ведь так? Ну, так вот: я не какой-нибудь там грабитель. У меня есть королевский патент. Ты знаешь, что Англия воюет за свои владения с Испанией и что в силу этого испанские торговые и военные корабли разрешается атаковать. Я имею право брать их на абордаж и делить между своими людьми захваченную на них добычу, отправляя определенные суммы на нужды казны. Значит, служить у меня — это почти то же самое, что служить на военном флоте его величества. Чуть более опасно, но зато куда интереснее и куда выгоднее.

— Так, выходит, наш корабль вы приняли за испанский? — не удержался от вопроса Бэкли. — Наверное, ветер свернул флаг…

— Твоя смелость уже становится наглостью! — Теперь пират угрожающе сдвинул брови. — Впрочем, что правда, то правда! Когда нам долгое время не везет и на дороге не попадаются испанцы, приходится огорчать и соотечественников. Но мы же никого не убили, верно? Ваш капитан, я знаю, человек богатый, его родня даст за него хорошие деньги. А остальным, уверен, успеют прийти на помощь. Ну, так как? Подпишешь со мной контракт?[8] По правилам капитан получает у нас восемь долей, штурман — две, остальные члены команды по одной. И у большинства капитанов именно такой расклад, так что обижен ты не будешь. По рукам?

Бэкли понимал, что выбора у него нет, и согласился, оговорив в контракте лишь одно особое условие: право из первого же порта написать своим родным и попросить их известить также родню других моряков, где находятся их близкие.

Дальнейшие несколько лет его жизни были полны самых удивительных событий. Вместе с Морганом и его отчаянными головорезами он не только гонялся по Карибскому морю за испанскими фрегатами, шхунами и бригантинами, но и участвовал в штурмах Портобело и Маракайбо[9], шел вместе с «пиратом из пиратов» долгим сухопутным путем, чтобы взять, наконец, город Панаму, на который зарились все без исключения пиратские предводители. Еще бы, туда свозили золото и серебро со всех рудников Нового Света, перед тем как отправлять все это в Испанию! После множества пережитых пиратами Моргана испытаний они осуществили его дерзкий замысел.

Генри Бэкли зарабатывал в эти годы куда больше, чем прежде, но в отличие от большинства других пиратов не спускал все нажитое во время стоянок в портах Ямайки, а по-прежнему отсылал большую часть денег родне, но немного копил. И постоянно щедро жертвовал церквам, искренне опасаясь, как бы служба у «тезки» не лишила его, в конце концов, права после смерти попасть в Царство Небесное. Над его набожностью кто-то из пиратов посмеивался, кто-то, напротив, уважал его за это еще сильнее.

Жадность Моргана привела однажды к ссоре с большей частью его «морской армии», составлявшей после набега на Панаму почти две с половиной тысячи человек. Огромную добычу, которую везли к оставленным у северного побережья Панамского перешейка 157 мулам, знаменитый флибустьер поделил откровенно несправедливо, выделив себе уж никак не оговоренные контрактом восемь долей, а раз в десять больше. Среди «подданных» начался ропот, грозивший перейти в бунт. Морган пытался убедить сподвижников, что заслужил повышенную долю, как он выразился «шестимесячными трудами, прилежанием и беззаветной отвагой». Но флибустьеры считали, что проявили не меньшую отвагу, а трудами и прилежанием тоже не уступали своему командиру. И Морган поступил уж совсем не по законам чести: ночью поднял паруса на своем корабле и вместе с несколькими кораблями самых преданных ему капитанов тайно вышел в море, увозя большую часть панамской добычи.

Генри Бэкли он с собой не взял, понимая, что чрезмерно честный штурман обязательно сообщит остальным о предательстве предводителя. Конечно, он предпочел бы сохранить при себе такого умелого и теперь уже очень опытного морехода, однако панамские серебро и золото показались ему дороже.