– Да уж, похоже, работы тут невпроворот.

– А последняя неделя вообще, считай, вылетела впустую. Ужасно, в общем. – Джон опустил стакан на стол и погрузился в него долгим мрачным взглядом.

– Могу себе представить. Это вы нашли останки?

– Не, один из моих рабочих. Бедный паренек. Ему всего-то девятнадцать. На работу с тех пор так и не вышел.

– А как это случилось?

Джон Дэвис опрокинул в себя остатки шенди.

– Я возьму еще, – предложила Кейт.

Когда она вернулась, прораб, полностью уйдя в себя, отколупывал ногтем рисунок на пивной подставке.

– Питер расчищал мусор у домов, там, где с техникой не подобраться, – заговорил Джон, так и не поднимая глаз. – Он пытался отодвинуть один из старых бетонных вазонов – ну, знаете, куда цветочки сажали, – и его сперва озадачило то, что земля под этой штуковиной как-то ерзает туда-сюда. А потом увидел этот крохотный скелетик. Такой маленький, что Питер сперва подумал, это от какого-то зверька осталось, и решил поднять разглядеть поближе. Но там оказалось нечто куда более серьезное. Когда до него дошло, чем это может быть, Питер дико завопил, да так, что я было подумал, ему там ногу отрезало или еще что. Никогда не слышал, чтобы так кричали.

– Представляю, какой для него это был шок. Да и для всех вас, наверное, – произнесла Кейт, поддерживая разговор.

Ее собеседник устало кивнул.

– Этот Питер у нас очень религиозный парень. Он, знаете, из Восточной Европы. Вечно рассуждает о душе и всем таком подобном. В общем, я тогда, услышав его вопли, побежал посмотреть, в чем дело. Скелетик оказался очень маленьким, чуть ли не с птицу. И он во что-то был завернут – на него налипли кусочки бумаги и полиэтилена. Я вызвал полицию, и уже копы стали в этом разбираться.

– А где именно это было? – поинтересовалась Кейт.

– Позади старой ленточной застройки, что мы снесли пару месяцев назад. Там целый ряд был большущих и совершенно ветхих домов – некоторые даже в четыре этажа. Жилье там все сдавалось внаем – и комнаты, и квартиры. И выглядело все так, будто само вот-вот рассыплется, без нашего участия. – Тут Джон поднялся из-за стола: – В общем, ладно, пора мне возвращаться. Благодарю за угощение, мисс. И помните наш уговор: на меня не ссылаться.

Кейт в ответ улыбнулась, пожала ему руку:

– Разумеется, Джон. Спасибо, что со мной поговорили. Вы мне очень помогли. Как вы думаете, Питер согласится со мной пообщаться? Мне бы хотелось разузнать кое-какие подробности.

– Да вряд ли, – качнул головой прораб.

– Скажите, а вы не могли бы передать ему мой номер телефона – вдруг он все же захочет со мной связаться? – протянула ему Кейт свою визитку.

Джон Дэвис сунул карточку в карман брюк и, кивнув на прощание, двинулся прочь. Остальные рабочие последовали за ним наружу.

Оставшись во внезапно опустевшем пабе, Кейт принялась быстро делать наброски в своем блокноте. Однако ее тихое благословенное уединение продолжалось недолго: неслышными шагами к ней подошел хозяин паба забрать пустые стаканы и вторгся в ее размышления вопросом:

– Я слышал, вы корреспондентка?

Кейт подняла на него взгляд и улыбнулась:

– Да, я Кейт, из газеты The Daily Post.

– А я Грэхем, – представился он. Как только окончился ланч и рассосалась толпа рабочих, хозяин сделался куда дружелюбнее. – А о чем сейчас вы собираетесь писать?

– О найденных на стройплощадке останках младенца.

Хозяин подтянул к себе обтянутый кожзаменителем стул и уселся напротив Кейт.

– О да, понимаю. Жуткое дело – закопать ребенка в садике у дома. Наверно, вы теперь пытаетесь понять, что же случилось с этим бедным крохой? То есть его, может, кто-нибудь убил?

Кейт отложила ручку и посмотрела ему в глаза:

– Как раз об этом я сейчас и думаю. Как можно убить младенца? Это же просто немыслимо.

Пару мгновений они просидели в молчании.

– А вы знали тех людей, что в этих домах жили? – спросила Кейт. – Полиция, наверно, с ног сбивается, чтобы отследить всех тогдашних жильцов.

– Да уж, работка не из легких. Там же в основном жили съемщики, причем сменялись чуть не каждые пять минут. Вообще, обычное дело: сам хозяин тут не жил, а просто владел огромной недвижимостью, которую по частям задешево сдавал. Внутри эти квартиры были просто отвратительны. В таких местах люди подолгу не задерживаются, съезжают, едва появится возможность. Но как бы то ни было, этого ребенка похоронили достаточно давно. Мне это полицейский сказал, когда я пошел разузнать, что к чему. Его, возможно, закопали лет сорок, а то и пятьдесят назад.

– Да что вы! – удивилась Кейт. – Интересно, как они это узнали? Ведь это еще задолго до вашего появления на свет?

Хозяин паба улыбнулся, стараясь не показать, как он польщен услышанным комплиментом.

– Едва ли. Сделать вам еще? – спросил он, указав на остатки шприцера у Кейт в стакане.

– Спасибо. Можно мне на сей раз просто содовой? Я за рулем.

Хозяин направился к стойке, и Кейт поспешила за ним – не отрывая, так сказать, носа от следа, – чтоб не упустить возникший между ними контакт.

– А все-таки, кто в те годы держал этот паб? В семидесятые и восьмидесятые? Ведь они же должны были знать людей, живших на этой улице, верно?

– На самом деле, пабом прежде владели мать с отцом моей дражайшей половины, – ответил Грэхем. – От них он перешел к нам. Возможно, Тони могла бы вам помочь, но она сейчас на работе.

– Ничего, я могу зайти и попозже, – ответила Кейт.

Вторник, 22 марта 2012 года

Эмма

Уже полдень, а я еще в кровати, где меня и оставил, уходя утром на работу, Пол. Эти «пилюли счастья» сделали свое волшебное дело, и теперь, с трудом поднимаясь из постели, я чувствую себя словно окаменелой. Чувствуя на себе запах несвежего белья, иду в душ и стою под ним до тех пор, пока не начинают морщиться распаренные кончики пальцев. Наконец надеваю просторное платье-свитер, чтобы скрыть свою фигуру.

Транквилизаторы я убираю обратно в шкафчик ванной и плотно закрываю дверцы. Терпеть не могу таблетки: они означают, что сама я ни на что не годна. Я бы и рада кинуть их в мусорку – но что, если без них я просто не справлюсь с собой?

Может, на сей раз попытаться прибегнуть к иного рода помощи, к чему-либо в обход этой химии? При этой мысли меня едва не разбирает смех. Ведь это будет означать с кем-то все обсудить. Поведать кому-то свои мысли. Объяснить, почему я в таком пакостном состоянии и что лежит на дне всего этого. Это будет означать вынести наружу всю осевшую в моей памяти грязь и извлечь на поверхность толстые слои многолетнего ила, надежно обложившего мои воспоминания.