Ожог для острастки их плетью и ускакал на коне через зады на Ремесленную улицу к своему дому. Архив спрятал в кладовке. Пришлось вместе с семьей скрываться в деревне у родственников в Удиновке. Когда страсти улеглись, власть перешла в руки атамана Семенова, он вернулся в свой дом и все надеялся, что новая власть обратиться к профессиональным полицейским за помощью. И чтобы время не терять напрасно, взялся раскладывать папки по алфавиту. Когда наткнулся на дело Давида Дрейзера, полистал, то понял, что рисковал не напрасно.

Сторож доложил Алонину о назойливом посетителе. Алонин скривился, визит совсем не ко времени. Готовилась очередная партия соленой рыбы для отправки в Китай вместе со ста килограммами золота. Увидел Хромова через окно. Он зачем-то приостановился на обширном дворе, оглядывая суету возле складов, где на подводы грузили пустые бочки, лагуны.

Сторож подтолкнул в спину.

– Проходите-с… Ждут.

Хромов недовольно покосился, прошептал: «Я б тебя, сукин сын!» Прошел через прихожую в зал. Наслышанный от людей о миллионах золотопромышленника, ожидал увидеть дворцовую роскошь, а большая комната по простоте своей напоминала что-то, вроде, губернского присутствия.

– Бывший коллежский секретарь и становой пристав Исай Ферапонтович Хромов…

Алонин чуть приметно усмехнулся от такого официального представления.

– Алексей Миронович Алонин… Мы из купцов, чинов не имеем. Теперь т вынуждены рыбкой торговать. Как видите.

– Мне нужно встретиться с Яковом Давидовичем. Пренепременно.

– Он в Харбине. Вряд ли появится в ближайшее время… Я его поверенный во всех делах.

– Вы, если не ошибаюсь, приходитесь зятем?

– Верно. Присаживайтесь. Я велю принести чай.

Хромов беззастенчиво, как привык за годы службы в полиции, прошелся по комнате, разглядывая корешки книг в шкафах, фотографии, огромную карту России в багетной раме. Служанка выставила на чайный стол посуду, сушки. Печенье. Хромов долго готовился к разговору, а вот пришло время – враз стушевался.

– Удивительно, что ваш дом не разграбили, как у остальных… – Он на миг сбился, – у богатеев.

– У нас имеется охранная грамота от Председателя правительства Дальневосточной республики. Мы поставляем продукты из Китая.

– Какой же мудрый человек, Яков Давыдыч! Сумел подружиться с новой властью. Помнится перед войной, я проводил дознание по ограблению на пароходе «Дмитрий». Он курсировал из Нижнеангарска с заходом в Баргузин. Вы помните это дерзкое нападение?

– Нет, я тогда доучивался в университете.

– Охранник и приисковый агент везли с Бодайбо шлих на золотоплавильную фабрику в Иркутске. Черкесы во время стоянки парохода вломились в их каюту. Пришибли обоих, связали. Ящики с золотом увезли с пристани на извозчике. Попытались в Затоне металлические ящики вскрыть, а черта с два, не даются. Стали искать специалиста, скобяных дел мастера… Нашли. Мастеровой согласился. А бабу свою с запиской отправил в полицию. Вот тогда-то я и подивился на эти сейфики немецкой фирмы «Панцирь». Видели, небось?

– Да, приходилось возить.

– Хитрость меня удивила, что один замысловатый ключ у представителя Каралонских приисков в Бодайбо, другой у приемщика в Иркутске. Сдал – принял. Так же и золото с приисков Среднего Витима доставляли в Бодайбо. И никакого воровства, как у иных золотопромышленников. Это какой же ум надо иметь!.. А ведь из простых. Больше того, отец Дрейзера – каторжанин…

– Вы, уважаемый, что-то напутали.

– Нет, я это знаю доподлинно. Я, собственно, поэтому и явился. Позвольте, Петр Мироныч еще горяченького из самовара. Печенье у вас необычное…

– Харбинское. Кондитерская Зазунова.

Хромов достал из сумки толстую папку. На картонной обложке значилось: «Уголовное дело № 17162 о фальшивомонетчестве мещанина Черниговской губернии Глуховского уезда Давида Абрама Дрейзера».

– Тут немало интересных документов по обвинению Дрейзера в изготовлении штампов и оттисков серебряных монет. Свидетельские показания. Вот к примеру: «Обыски,  проведенные по показаниям свидетелей,  дали множество вещественных доказательств. В различных местах комнаты, где квартирует мещанин Дрейзер, обнаружили штампы, пуансоны,  латунные посеребренные листы. Кроме того листы со следами вырубки монетных кружков. По требованию суда Дрейзер показал,  как они чеканили монету. Устройство оказалось простое и вполне удобное, такой станок позволяет штамповать по сорок монет в час! Латунь серебрилась до штамповки, а после вырезки монетного кружка серебрился гурт».

– Зачем вы мне это?

А затем, что за это преступление Дрейзера приговорили к 11 годам каторги. Но еще интереснее, донесение кардонщика Николаева. Он признался перед смертью, что навел корчмаря Давида Дрейзера на старателя Бугуна. Дрейзер ночью убил старателя и забрал намытое за сезон золото. А нож сунул пьяному напарнику Бугуна в заплечную торбу. Утром мужика полиция арестовала, отправила в Верхнеудинский острог. А Давид Дрейзер отсыпал Николаеву за это двадцать золотников намытого шлиха…

– И что проводились следственные действия по делу Дрейзера?

– Нет. Исправник наложил резолюцию: по случаю смерти Николаева и за давностью лет дознание не проводить.

– Так, значит, это не доказано.

– Да? А на чем же тогда каторжанин так быстро поднялся, торговлю завел по всему Забайкалью… Дом построил в Баргузине?

– И что с того?

– Но Дрейзер ваш тесть. Представляете, если публикации появятся в свободной прессе дальневосточной республики, или в Харбине? Ваша коммерция рухнет. Вас всех опозорят…

– Ну, это еще бабушка надвое сказала. Что вы хотите?

– Пятьдесят фунтов золота или червонцами по курсу Лондонского банка.

У Алонина руки потянулись к папке, чтобы схватить и бросить в печь… Но сдержался. У пристава пусть и бывшего подозрительно оттопыривался правый карман. Да и не походил он на простака, коль задумал такой шантаж.

– Вы рехнулись, господин бывший пристав!

Возмущение, негодование – это возникло машинально, по привычке, а думалось другое, что скандал помешает Дороти получить официальное разрешение. Поэтому надо решать.

– Обидно такое слышать. Иной человек, полистав дело, вдвое больше бы назначил…

– Извините, но должна быть разумность. Мы сможем договориться, если снизите сумму вполовину.

В итоге сошлись на тридцати фунтах. Хромов от напряжения, которое не покидало его во время беседы, обильно вспотел.

– Вы уж проводите меня до ворот, кабы не вышло чего зря…

Он шел следом за господином Хромовым и пытался переварить эту жуткую информацию.

Харбин 1924.

Алонин благополучно вернулся из Баргузина с «товаром».

В новом доме на Китайской, где весь первый этаж занимало отделение коммерческого банка созданного на паях выходцами из Забайкалья, встретился с тестем. Яков Давидович распахнул объятья.

– Заждались, честно говоря. Тревожно. Вести идут из совдепии нехорошие.

– В ростепель с обозом попали под Верхнеудинском. Все раскисло. Пережидали. Потом двигались ночами по насту. А связь с Харбином не работает даже в Чите. Поговаривают, что дальневосточная республика – это подлая хитрость Советов, ей приходит конец.

– Да, большевики и на КВЖД пытаются навести