В письмах к фон Штейну осенью 1906 года она рассказывает: «Ко мне здесь все очень хорошо относятся, но я их не люблю. Слишком мы разные люди. Я все молчу и плачу, плачу и молчу». Конечно, ей не хватало верного друга и поклонника, понимающего собеседника Коли Гумилева!

Однако Аня признается фон Штейну: «Я до сих пор люблю В. Г.-К. И в жизни нет ничего, ничего, кроме этого чувства. ‹…› Может быть, глупо, что я Вам это говорю, но хочется быть откровенной и не с кем…»

В сентябре 1906 года Гумилев шлет из Парижа письмо В. Кривичу, в котором просит передать соболезнование овдовевшему фон Штейну. «Меня очень огорчило известие о смерти Инны Андреевны. Хотя я знал ее мало, но несколько встреч было достаточно, чтобы почувствовать к ней живую симпатию», – пишет Гумилев.

Николай тоже очень тосковал по дому, хотел даже вернуться, но отец не позволил. В Сорбонне он слушал лекции по французской литературе. Снимал комнатку, жил на присылаемые матерью 100 рублей в месяц. Это приблизительно 250 франков. Снять квартиру стоило 150 франков, а комнату – от 50. Гумилев планировал прожить в Париже пять лет, но выдержал лишь неполных два года.

Конечно, его жизнь была несопоставимо интересней, чем прозябание Анны: он посещал выставки и музеи Парижа, состоял в русском Клубе художников, покупал и читал книжные новинки, журналы, активно переписывался с Брюсовым, регулярно публиковал свои стихи, рецензии, обзоры в «Весах». Вынашивал идею собственного журнала. И все-таки тосковал, в письмах жаловался на одиночество, на отсутствие литературных знакомств. «А то бывают дни, когда я не говорю ни слова, кроме как с прислугой», – писал он В. Брюсову в октябре 1906 года.

Анна училась в гимназии, то и дело получая выговоры и порицания от учителей. Дерзкая, своевольная, непокорная, надменная, как королева, – такой представлялась она одноклассницам. Странная, своеобразная эта Аня Горенко. Даже форма на ней сидит не так, как на остальных. И ткань на форменном платье какая-то особая, и шапка-пирожок ее не безобразит. На уроке психологии читает наизусть стихи мало кому известного Брюсова. На рукоделии дерзит глупой добродушной учительнице Анне Николаевне. Барышни учатся кроить рубашку. Горенко приносит кусок тончайшего прозрачного батиста. Когда учительница в ужасе заявляет, что такую рубашку носить неприлично, Аня презрительно отвечает:

– Вам – может быть, а мне нисколько.

По настоянию классной дамы ей пришлось попросить прощения у бедной учительницы рукоделия. Но как она просила! Как королева.

Она и стихи пишет «неприличные». «Я умею любить», – писала она летом в Евпатории. Образ роковой обольстительницы так наивен в сочетании с утверждением:

Не попала ли сама в эти сети юная соблазнительница, не стала ли жертвой собственной пробуждающейся женственности? В ее поведении, письмах, стихах чувствуется надлом, внутренняя трагедия, борьба. Кузены ухаживают за ней, без конца признаются в любви. Она кокетничает, ведет себя вызывающе, навлекая на себя гнев родственников. Но при этом семнадцатилетняя Аня чувствует себя жалкой и ненужной. «Главное – не нужная, никому, никогда». Для нее света нет. Она жалуется фон Штейну, что стихов не пишет. Стыдно, да и зачем: кому прочесть, кто оценит?

Одиночество и тоска толкнули Анну на отчаянный шаг: она пишет письмо Гумилеву. Сама, первая. Адрес его был у Андрея, с которым поэт не прекращал переписку. Гумилев для нее – светлые воспоминания, насыщенные дни, с ним она очищалась, справлялась с неуверенностью в себе, хоть и отчаянно сопротивлялась его подчиняющей силе. Не случайно много позже Мандельштам скажет:

– Коля – это наша совесть.

Ей нужны были его помощь, поддержка.

Получив от Ани письмо, Гумилев ответил немедленно. Как уже было сказано, он тоже тосковал по дому и чувствовал себя крайне одиноким. Письмо Ани пришлось как нельзя кстати. Оно давало надежду, уверенность в том, что он нужен ей. Тогда же Гумилевым было написано первое стихотворение из цикла «Беатриче», посвященного Ане: «Загадка» или «Музы, рыдать перестаньте». Не отголосок ли письма в этих строках:

Юный поэт задается вопросом:

Для него это, видимо, и было загадкой. Героиня этого стихотворения Беатриче, возлюбленная Данте, не могла ответить поэту на его поэтическом языке, но Анна могла. Не случайно в преклонном возрасте она поставит вопрос: «Могла ли Биче, словно Дант, творить, или Лаура жар любви восславить?» Она могла.

К письму Аня, очевидно, приложила стихи. Что мог сделать для любимой девушки Гумилев? Сделать ей предложение и напечатать в журнале ее стихи. Конечно, не сразу. Сразу бы и не получилось. Но Гумилев работает в этом направлении. Скорее всего, и в следующем письме Анна послала ему стихи. Гумилев давал советы, исправлял огрехи. Такова уж была его натура. Щедрость и доброта – редкие качества в поэтах Серебряного века, но у него они были.

К сожалению, переписка Гумилева и Ахматовой того периода не сохранилась. По свидетельству Анны Андреевны, они уничтожили ее сразу после венчания. Нетрудно догадаться, по чьей инициативе бесценные письма подверглись аутодафе. О многом не пришлось бы теперь гадать, сохрани они эти письма. Впрочем, поэты в полном праве распорядиться собственной перепиской по своему усмотрению.

Ане не удалось уехать на Рождество в Царское Село, хотя она приготовила деньги, платья и чуть было не взяла билет. Она ждала телеграммы от Сергея фон Штейна, как они условились. Однако тот ничего не предпринял, чтобы помочь Анне осуществить дерзкий план. По необязательности или понимая, какие могут быть последствия, но он не стал участвовать в авантюре.

Каникулы Аня провела в семье тетушки Вакар, которая, как она считала, ее не выносит. Из дома телеграфировали, что у Андрея скарлатина. Ане казалось, что все в доме тетушки издеваются над ней. «Дядя умеет кричать не хуже папы, а если закрыть глаза, то иллюзия полная. Кричал же он два раза в день, за обедом и после вечернего чая», – жаловалась она фон Штейну.

Еще она упоминает о некоем кузене Саше, товарище прокурора, который теперь вышел в отставку и живет зиму в Ницце. «Ко мне этот человек относился дивно, так что я была поражена, но дядя Вакар его ненавидит, и я была, право, мученицей из-за Саши. Слова “публичный дом” и “продажные женщины” мерно чередовались в речах моего дядюшки». Очевидно, кузен Саша – еще одна жертва роковой Аниной красоты и ее кокетства.